– Ты ещё вот что отмолви, воевода, – обратился Иванко к Вышате. – Вот стою я тут, мыслю: как тамо будет, в Киеве? Уж не поруб[89] ли мя сожидает?

– Не бойся. Князь у нас добрый, былого не упомнит. А ратные мужи, как мы с тобою, завсегда надобны. – Вышата снова раскатисто расхохотался. – Ну, дела! Вот не ждал, что ты тут!

…Хан Кеген обнажил в злобной торжествующей улыбке редкие хищные зубы. Чёрные глаза его вожделенно сверкнули при виде тяжёлого, обитого серебром ларя.

Иванко и Неофит, не сговариваясь, распахнули друг другу объятия. И вдруг почувствовал воевода, как горло его сдавливает ком, а по обросшей щетиной щеке катится скупая слезинка.

17

Катаклон возвратился в Константинополь глубокой осенью. Серым небом, дождём и холодным, пронизывающим до костей морским ветром встречали его городские улицы. Было тоскливо, уныло, тревожно. Завернувшись в плащ и плотнее нахлобучив на голову шапку, Кевкамен прошёл мимо форумов Константина и Таури. Дождь хлестал в лицо. У торговых рядов было мало покупателей, и только на Амастрианской площади галдела шумная разноязыкая толпа. Катаклон удивился и встревожился, когда заметил неподалёку от себя сверкнувшее копьё этериота.

– Скажи, почтенный, – обратился он к торговцу баранами. – Почему здесь сегодня столько народа?

Торговец, толстый болгарин в цветастом кафтане, поманил его пальцем и вполголоса тихо проговорил:

– В городе раскрыт заговор. На площади зачитали указ базилевса. Один патриций, Михаил Кируларий, глава заговорщиков, пострижен в монахи. Его высылают куда-то в дальний монастырь. В столице неспокойно.

Кевкамен содрогнулся от страха. Их заговор раскрыт! Кто же, кто предатель?! Не время думать, надо бежать, спасаться! Куда он пойдёт? В дом на Месе, к Анаит, и вместе с ней скроется из города! Может, удастся отсидеться в имении матери!

Мысли Катаклона прервал высокий худой человек в чёрном монашеском одеянии и куколе на голове.

– Следуй за мной, – шепнул он, увлекая юношу в узкий кривой переулок.

– Кто ты? – недоумённо, с волнением спросил Катаклон.

Неизвестный молча приподнял куколь.

– Патриций Константин Лихуд! – изумлённо пробормотал Кевкамен.

– Да, это я, мой друг. Я шёл за тобой от порта. Ты должен всё знать. Нам не удалось исполнить желаемое. Пока не удалось, – горячо зашептал ему на ухо Лихуд. – Нас предали. Кирулария постригли в монахи, за моим домом в Эмволах тоже следят.

– Известно ли, кто предатель?

– Да, я узнал. Михаил Кируларий был неосторожен в разговоре с базилиссой. Их подслушала одна молодая патрицианка, вдова. Её зовут Спес. Упоминалось твоё имя. Тебе тоже надо на время укрыться.

– Ты думаешь… Не всё ещё пропало? – спросил срывающимся голосом Катаклон.

– Нет. Если мы будем бдительны, нам многое удастся. Ответь, ты был у Мономаха?

– Да, был и говорил с ним.

– Он согласен с нашими предложениями?

– Да, он не стал возражать. Но остальное зависит не от него.

– Ну конечно, он осторожен, это верно. Его можно понять. Кому хочется рисковать своей головой?

Они шли по кривой улочке, Кевкамен долго и обстоятельно рассказывал Лихуду подробности своей поездки, поведал о нежданной стычке с Тростейном и разговоре с Мономахом.

– Этот Тростейн – любовник блудницы Спес. Здесь всё взаимосвязано. Он следил за Мономахом – вот что. А несуществующая церковная казна – только предлог, чтобы торчать на Митилене и цепляться ко всякому вызывающему подозрение. Проклятый нурман выслуживается перед евнухом. Вот что, Кевкамен. Нам пора расстаться. Если я понадоблюсь тебе, найдёшь меня в Халкидоне, на том берегу Босфора. Но лучше бы тебе пока исчезнуть. Поезжай к матери, в Месемврию[90].

Патриций простился с Кевкаменом и поспешно завернул за угол. Опасливо озираясь по сторонам, молодой спафарокандидат стал пробираться через запутанный лабиринт кривых улочек к дому на Месе. Всё тело его била нервная дрожь, он судорожно сжимал рукоять меча, спрятанного под полой широкого плаща.

…Анаит, всё такая же красивая, притягивающая восхищённый взор, поставила перед Катаклоном подогретое вино и поднос с ароматно пахнущей бараниной. Торопливо, с жадностью поглощая кушанья и запивая еду вином, Кевкамен говорил:

– Я ничего не буду от тебя скрывать. Я был не у матери, я ездил по одному тайному делу в Митилену. Теперь меня могут схватить и бросить в темницу. Надо бежать, сегодня же. Хочу, чтобы ты поехала со мной.

– А мне зачем бежать? В чём я виновата? Какая мне грозит опасность? – недоумённо захлопала глазами Анаит. – Что, вот так всё оставить, бросить?!

– Диангелы[91] проэдра пронюхают, узнают, что ты моя родственница, станут расспрашивать, могут подвергнуть пыткам. Ворвутся в дом, всё разнесут! Или мало было неприятностей, мало ты пережила, перестрадала?! Бежим, милая моя Анаит! Ради всех святых!

Катаклон вытер после еды пальцы и резко вскочил на ноги.

– Вели готовить вещи. А я пойду найму судно на пристани. Поспеши.

– Кевкамен, – с сомнением хмурилась Анаит. – Сюда приходила одна женщина. Молодая, красивая. Она живёт в соседнем доме. Её зовут Спес. Спрашивала про тебя.

– Что?! Спес! Это шпионка проэдра! Ты ничего ей не сказала?! – Катаклон похолодел от ужаса.

– А что я могла сказать? – Анаит усмехнулась, пожимая плечами. – Ведь ничего не знала.

…В голове у девушки стоял туман, подумалось: как хорошо, что Любара уже нет в доме, он поправился и поспешил на службу во дворец. Кевкамену не следует ничего знать о Любаре. Только вот надо предупредить Любара об её отъезде. Но как? С кем передать послание? Если мамка останется тут, она скажет… А если…

Словно в ответ на её мысли Кевкамен сказал:

– Нина поедет с нами. Не оставлять же её одну.

Анаит молча кивнула.

Что ж, она не сможет предупредить Любара. Но почему-то ей верилось, что они скоро вернутся и ещё не раз сверкнёт перед её глазами ослепительная белозубая улыбка этого юноши.

Господи, насколько же он проще и чище всех этих напыщенных ромеев, этого Катаклона с его тайнами, заговорами и сетью интриг! Нет, ничего не кончилось, не пропало. Она скажет привратнику: если придёт Любар, он ответит, что ей пришлось срочно уехать. Но она вернётся. Пусть не грустит, не горюет. В жизни много светлых дней.

– Чему ты улыбаешься? – подскочил к ней возбуждённый Катаклон. – Прошу тебя, умоляю: поторопись! Надо спешить. Дело серьёзное!

…Над Босфором плыли низкие тучи, косой дождь бил в лицо. Хеландия[92] быстро огибала крутые изрезанные берега и продвигалась к уже видному впереди широкому Понту. Анаит стояла на палубе, кутаясь в тёплую шерстяную шаль.

Кевкамен стоял сзади неё и полной грудью вдыхал свежий морской воздух. На душе у него было