— Мне можно доверять. Я умею держать язык за зубами, — произнёс он, в срочном порядке собирая воедино осколки былой овечьей личины.

Её губы растянулись в хитрой улыбке. Ему же захотелось повыть на луну. После того как он наконец изведает их вкус. И к чёртовой матери гены и опасность.

— Охотно верю. В противном случае тётушка просто не взяла бы вас на работу, — заметила Танзи. — Кстати, давно вы на неё работаете? Я, конечно, не могу всего удержать в голове, ведь у неё такой огромный штат. Но все равно я что-то вас не припомню.

Как раз те слова, какие ему меньше всего хотелось бы от неё услышать. Похоже, он чересчур осмелел, самое время опять прикинуться Агнцем.

— Я работаю на неё не так давно.

— А до того?

Райли посмотрел на неё.

— В другом месте.

Танзи удивлённо округлила глаза.

— Что за конспирация, особенно для личного помощника?

— Большинство моих работодателей предпочитают, чтобы я не слишком распространялся.

Райли надеялся, что сказанное прозвучит как отговорка, но получилось со всем не так… с намёком. Он тут же отметил про себя, что никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя превращать притворство в этакое развлекательное пополнение к работе.

Танзи поставила локти на стол и оперлась на руки подбородком, вопросительно глядя на него.

— В чём дело? — Райли был не в состоянии выдержать этот изучающий взгляд. Танзи покачала головой и выпрямилась на стуле.

— За последние десять минут вы произнесли больше слов, чем за те две недели, что мы живём под одной крышей. Это что, тоже потому, что вы предпочитаете не распространяться?

— Потому что мы не часто видимся.

— Что ж, это исправимо. Если постараться, что-нибудь можно придумать.

Райли никогда не думал, что несказанно обрадуется, услышав, как оркестр заиграл первые такты. Он был даже готов расцеловать всех до одного музыкантов. Однако уже в следующее мгновение понял, что танец может оказаться ещё большей пыткой.

Все другие участники благотворительного фонда поднялись со своих мест и выжидающе посмотрели в их сторону. Райли сжал челюсти и тоже встал. Учтивым кивком он указал в сторону зала.

Танзи позволила ему помочь ей выйти из-за стола. Однако стоило ей подняться с места, как она заговорщически подмигнула и шепнула, проходя мимо:

— Ничего не могу поделать.

Судя по всему, и по его лицу нетрудно прочитать чувства. Что ж, следует учесть.

Народу посреди зала становилось всё больше и больше. Райли ничего не оставалось, как положить Танзи на спину руку, направляя её сквозь гущу гостей. Кстати, какая она красивая и соблазнительно открытая, эта спина. Наконец Танзи обнаружила свободный пятачок и грациозно повернулась к нему Её рука плавным движением легла ему на плечо. Вторую он взял в свою собственную.

Главное, будь вялым, напомнил он себе. Имея в виду не только руки.

На их счастье, переполненный зал исключал какие-либо движения. Всё, что они могли себе позволить в такой давке, — это переминаться под музыку с ноги на ногу. С другой стороны, толпа толкала их друг на друга. Причём не раз. После каждого такого столкновения Райли старался тотчас восстановить дистанцию, всякий раз бросая на Танзи виноватый взгляд. Хотя обычно смотрел куда-то ей через плечо.

Он знал, что держится отстраненно, почти неучтиво, особенно после разговора за столиком. Райли понимал, что от Танзи это не скрылось — судя хотя бы по тому, что в уголках её рта обозначились обиженные складки, пусть она и пыталась всё время улыбаться. Улыбка, которая, как он знал, была ей необходима для того, чтобы раздавать учтивые кивки, когда их то и дело толкали то справа, то слева. Что ж, с другой стороны, это его устраивало. Если она считает его хмурым, зажатым типом, то наверняка вскоре утратит к нему интерес, который он, сам того не желая, в ней разжёг. Нет, наверное, он покривил душой, притворившись, что «сам того не желает». Или просто утратил бдительность.

Оркестр продолжал играть. Райли невольно задумался о том, что держит в своей руке её нежную кисть, а его ладонь лежит на её узкой талии. Он прислушивался к шороху её платья, ловил плавные движения её тела, когда оно двигалось в ритм его телу. И хотя Райли никогда не считал себя классным танцором, более того, ему ещё ни разу в жизни не приходилось использовать танец в качестве орудия соблазнения, он позволил себе небольшие фантазии на тему, что было бы, не будь у него нужды притворяться. Он представлял, как открыто улыбается ей, как честно и прямо смотрит в глаза, как их тела ритмично двигаются под музыку, представил, что во всём мире только они одни и больше нет никого и ничего. Вернее, только она в его объятиях, он ведёт её за собой по залу… и уводит.

И в следующий момент поймал себя на том, что смотрит на Танзи в упор, а она… явно это замечает!

— В чём дело? — услышал он её вопрос.

Вернее, поскольку оркестр играл громко и слова было трудно разобрать, понял по губам. О, эти накрашенные алой помадой губы, это алое платье, эта песня сирен, коварное творение Клариссы — для Райли они стали чем-то вроде орудия пытки. В следующее мгновение он наклонился ниже, почти вплотную приблизившись к губам, вкус которых ему страстно хотелось узнать. На какое-то мгновение их тела замерли на месте, а его губы застыли всего в нескольких миллиметрах от её.

Увы, всего на какие-то доли секунды, потому что затем Райли скорее почувствовал, нежели услышал, как она носом втянула воздух. Он тотчас наклонился ближе к её уху и прошептал первое, что пришло в голову:

— Мои ноги уже просят пощады.

Танзи остановилась и посмотрела на него — скажем так, с лёгким недоумением. После чего отстранилась, вновь нацепила на лицо эту, черт её подери, притворную улыбку и деланно усмехнулась:

— Мне казалось, это моя реплика.

Райли ничего не ответил, с одной стороны, ругая себя в душе, что остановился, с другой — радуясь тому, что сумел вовремя взять себя в руки. Они продолжили танец, но он постарался увести Танзи на край зала и всё это время вновь упорно таращился куда-то вдаль, на размытую картинку толпы. Через её плечо — такое гладкое, такое нежное, такое восхитительно обнажённое.

И всякий раз, когда на их пути попадались другие танцующие, она сталкивалась с ним. И всякий раз Райли осторожно отстранялся от неё и с тем же упорством избегал смотреть ей в глаза. Поскорее бы добраться до конца зала, где можно будет наконец убрать руки, твердил он про себя.

До их столика было уже, что называется, рукой подать, и одновременно — многие мили, потому что путь преграждали танцующие пары. Танзи снова и снова оказывалась прижатой к его груди, её колени тёрлись о его колени, её дыхание обдавало ему шею. Райли стоило адских усилий, чтобы не послать приличия к чёртовой бабушке и, ухватив её в объятия, привлечь к своему стонущему от возбуждения телу. Пусть усвоит раз и навсегда, что танцевала отнюдь не со Смиренным Агнцем.