— Все нормально, — шепчет Китти, — правда.

— Я знаю, — отзывается Лора.

— Если уж на то пошло, меня гораздо больше волнует Рэй. Я не представляю, как он справится.

— Забудь о Рэе на минуточку, — говорит Лора. — Слышишь меня? Просто забудь!

Китти кивает, прижимаясь к Лориной груди. Кажется, что на безмолвный вопрос дан безмолвный ответ. И на Лоре и на Китти лежит бремя беды и свет благословения, обеих связывают общие тайны и борьба, которую им приходится вести ежеминутно. И та и другая вынуждены играть чужую роль в жизни. Обе живут в постоянной осаде. Обе взяли на себя тяжкий труд решения огромных задач.

Китти поднимает голову, и их губы соприкасаются. Обе сознают, что происходит. Они просто прижимаются друг к другу губами не целуясь.

Китти отстраняется первой.

— Ты очень хорошая, — говорит она.

Лора разжимает объятья и делает шаг назад. Она зашла слишком далеко, они обе зашли слишком далеко, но первой отстранилась не она, а Китти. Киттино поведение объясняется страхом. Настоящая темноглазая хищница — Лора. Непредсказуемая, ненадежная иностранка. Лора и Китти молча соглашаются, что дело обстоит именно так.

Лора переводит взгляд на Ричи, который по-прежнему стоит на кухне с красным грузовичком в руках. Он не отрываясь наблюдает за ними.

— Пожалуйста, не волнуйся, — говорит Лора. — Все будет нормально. Китти держится спокойно и грациозно.

— Ты ведь знаешь, что делать, да? Просто дай ему вечером полбанки консервов и время от времени поглядывай, есть ли у него вода. Утром его покормит Рэй.

— В больницу тебя Рэй отвезет?

— Мм-м.

— Не волнуйся. Я здесь за всем прослежу.

— Спасибо.

Китти быстро оглядывает комнату с выражением унылого одобрения на лице, как будто решила все-таки купить этот дом, а уж потом как-нибудь привести его в порядок.

— Я пошла, — говорит она.

— Я позвоню тебе завтра в больницу.

— Хорошо.

Китти изображает что-то вроде улыбки, поворачивается и уходит.

Лора остается со своим мальчиком, глядящим на нее с тревогой, недоверием и обожанием. Она ощущает жуткую усталость; больше всего ей хотелось бы сейчас вернуться в постель, к книге. Мир, окружающий мир кажется вдруг каким-то оглушенным, поблекшим, далеким. Есть эта жара, упавшая на улицы и дома; есть цепь магазинов, которую тут принято именовать даун-тауном; есть супермаркет, аптека, химчистка; есть косметический салон и лавка канцелярских принадлежностей; есть «файв-энд-дайм»[10]; есть одноэтажная свежеоштукатуренная библиотека с газетами на деревянных столбиках и книгами, дремлющими на полках.

…жизнь; Лондон; вот эта секунда июня…

Лора отводит сына обратно в гостиную и снова приставляет его к пирамидке из цветных деревянных кубиков. Затем возвращается на кухню, берет торт и без колебаний отправляет его с блюда из непрозрачного мутно-молочного стекла в помойное ведро. Он падает с удивительно звучным шлепком; желтая розочка размазывается по внутренней стенке ведра. Лора испытывает невероятное облегчение, как будто ослабили стальной обруч, сжимавший грудь. Можно попробовать еще раз. На стенных часах всего пол-одиннадцатого. У нее масса времени, чтобы испечь новый торт. Без крошек в глазури. Надпись она сначала наметит зубочисткой, а розочки оставит напоследок.

Она читает корректуру вместе с Леонардом и Ральфом, когда Лотти сообщает о приезде миссис Белл с детьми.

— Быть не может, — восклицает Вирджиния, — ведь сейчас только половина третьего. Они же должны были приехать в четыре.

— Они здесь, мэм, — настаивает Лотти своим слегка деревянным голосом. — Миссис Белл прошла прямо в гостиную.

Марджори поднимает глаза от пачки книг, которую она обвязывает бечевкой (в отличие от Ральфа она беспрекословно выполняет подобные поручения, вызывая у Вирджинии смешанное чувство признательности и брезгливости).

— Как полтретьего? — говорит она. — Я надеялась уж все закончить к этому времени.

Вирджиния старается не выказать раздражения, которое она всегда невольно испытывает от звука ее голоса.

— Я не могу бросить работу, — отрубает Леонард. — Я появлюсь в четыре часа, как и было условлено, и если Ванесса до тех пор еще не уедет, мы увидимся.

— Не беспокойся, я ею займусь, — говорит Вирджиния, вставая и стараясь не думать о своем затрапезном халате и неуложенных волосах. Это моя родная сестра, напоминает она себе, и все равно спустя столько лет, после всего, что случилось, ей хочется произвести впечатление на Ванессу. Ей хочется, чтобы Ванесса подумала про себя: «А коза-то отлично выглядит».

На самом деле Вирджиния выглядит далеко не отлично и уже мало что может с этим сделать, но к четырем часам она хотя бы привела в порядок волосы и переоделась. Следуя за Лотти наверх, она с трудом удерживается от искушения взглянуть в овальное зеркало, висящее в коридоре. Однако удерживается. Расправив плечи, Вирджиния входит в гостиную. Ее зеркалом, как всегда, будет Ванесса — ее корабль и зеленая полоска берега, заросшая виноградниками, где воздух дрожит от пчелиного гуда.

Вирджиния кротко целует Ванессу в губы.

— Дорогая, — обращается она к сестре, придерживая ее за плечи, — если я так рада видеть тебя уже сейчас, представь, в каком бы я была восторге, если бы ты приехала вовремя.

Ванесса хохочет. У нее волевое лицо, слегка воспаленная розоватая кожа. Она на три года старше Вирджинии, но выглядит моложе, и обе это знают. Если в облике Вирджинии есть что-то от суховато-аскетических фресок Джотто, то Ванесса скорее похожа на статую из розового мрамора, изваянную мастеровитым, но не слишком значительным художником эпохи позднего барокко. Ванесса — откровенно земная, даже декоративная фигура, сплошь округлости и завитки; ее лицо и тело выполнены в нежной манере с несколько сентиментальным расчетом продемонстрировать такую избыточность и щедрость человеческой плоти, при которой она уже начинает граничить с эфемерностью.

— Извини, — говорит Ванесса, — просто мы закончили свои лондонские дела гораздо раньше, чем я предполагала, и нам оставалось либо сразу ехать к тебе, либо до четырех колесить по Ричмонду.

— А куда ты дела детей? — спрашивает Вирджиния.

— Дети в саду. Квентин нашел на дороге умирающую птицу, и они решили, что ее нужно отнести в сад.

— Да, тут старая тетя Вирджиния не конкурент. Пойдем к ним?

Ванесса берет Вирджинию за руку, как могла бы взять за руку одного из своих детей. Есть что-то столь же раздражающее, сколь и уютно-притягательное в Ванесенных собственнических инстинктах, в этой ее убежденности, что совершенно нормально приехать на целых полтора часа раньше, чем тебя звали. И вот она здесь; вот ее рука. Эх, если б Вирджиния хотя бы успела причесаться.