В 1764 г. легислатура Южной Каролины запретила чарлстонским хозяевам нанимать чернокожих или других рабов в качестве мастеровых либо на ремесленные работы.

Американцев, принадлежавших к среднему классу, могли приглашать присоединиться к новой элите и в ходе борьбы с коррупцией уже существовавших богачей. В 1747 г. житель Нью-Йорка Кодвалладер Колден[21]в своем «Обращении к фригольдерам[22]«адресовал свои нападки состоятельным людям, назвав их хитрецами, увиливающими от уплаты налогов, которых не беспокоит благосостояние окружающих (хотя сам он был человеком не бедным). Он защищал честность и надежность «срединного сословия людского рода», которому граждане могут более всего доверить заботу о «нашей свободе и собственности». Это стало крайне важным риторическим инструментом оправдания правления меньшинства, которое, выступая перед большинством, стало говорить о «нашей» свободе, «нашей» собственности, «нашей» стране.

Подобным же образом очень состоятельный бостонец Джеймс Отис[23]апеллировал к местным представителям среднего класса, выступая с нападками на тори Томаса Хатчинсона. Историк Дж. Хенретта показал: «Притом что Бостоном управляли богачи, некоторые политические посты были доступны тем, кто занимал среднюю имущественную ступеньку: «выбраковщик бочек», «обмерщик мешков с углем», «смотритель заборов». О. Ленд обнаружил в Мэриленде прослойку владельцев мелких плантаций, которые не являлись «бенефициариями» плантаторского общества в той же степени, как богачи, но считались плантаторами и были «уважаемыми гражданами, имевшими перед общиной полномочия наблюдать за качеством дорог, оценивать имущество и тому подобные обязанности». Это помогло предоставить среднему классу доступ к «кругу деятельности, связанному с местной политикой… к балам, скачкам, петушиным боям и периодическим пьяным потасовкам».

В 1756 г. газета «Пенсильвания джорнэл» писала: «Народ этой провинции по преимуществу среднего сословия и в настоящее время удерживается на этом уровне. Здесь живут в основном предприимчивые фермеры, ремесленники либо торговцы; они наслаждаются свободой и любят ее, а злейшие из них полагают, что имеют право на учтивость со стороны великих». И в самом деле, существовал довольно значительный средний класс, подпадающий под эту характеристику. Называть этих людей «народом» означало не принимать во внимание чернокожих невольников, белых сервентов и вытесненных индейцев. А за термином «средний класс» скрывался тот, который долгое время имел прямое отношение к этой стране – то, о чем Р. Хофстедтер сказал: «Это было… общество среднего класса, которым правили по большей части представители высших слоев».

Для того чтобы править, эти последние вынуждены были идти на уступки среднему классу, при этом не нанося ущерба собственному благосостоянию или власти, и делалось это за счет рабов, туземцев и белой бедноты. Этим покупалась лояльность. А чтобы связать эту лояльность с чем-то еще более сильным, чем материальные блага, в 60—70-х гг. XVII в. правящий класс нашел очень полезный инструмент, которым стал язык свободы и равенства, способный объединить достаточное число белых, которые могли сражаться против Англии за революцию, но не ликвидировав при этом ни рабства, ни неравенства.

Около 1776 г. некие важные в английских колониях персоны совершили открытие, которое, как продемонстрировали последующие двести лет, оказалось весьма полезным. Они обнаружили, что, создав нацию, символ, узаконенное объединение под названием Соединенные Штаты Америки, смогут отобрать земли, доходы и политическую власть у фаворитов Британской империи. При этом они сумеют сдерживать возможные восстания своих противников и добиваться консенсуса общественного мнения, состоящего в поддержке правления новой, привилегированной верхушки.

Если мы посмотрим на Американскую революцию с этой точки зрения, то поймем, что затея была гениальной, и отцы-основатели заслуживают того благоговейного уважения, с которым к ним относились на протяжении столетий. Они создали наиболее эффективную из современных систем контроля над страной и продемонстрировали грядущим поколениям лидеров преимущества симбиоза патернализма и твердой руки.

Начиная с восстания Натаниэла Бэкона в Виргинии, к 1760 г. произошло 18 восстаний, направленных на свержение колониальных правительств. От Южной Каролины до Нью-Йорка прокатилось 6 мятежей чернокожих, а также 40 бунтов, спровоцированных различными причинами.

Как пишет Джек Грин, в то же самое время появились «стабильные, крепкие, эффективные и признанные на местах политические и общественные элиты». К 60-м гг. XVIII в. эти местные элиты увидели возможность направить большую часть бунтарской энергии против Англии и ее официальных представителей на американском континенте. Это было не осознанным заговором, а накоплением тактических реакций.

После 1763 г., когда Великобритания одержала победу над Францией в Семилетней войне (известной в Америке как Война с французами и индейцами) и изгнала ее из Северной Америки, амбициозные колониальные лидеры перестали опасаться французской угрозы. Оставались лишь два соперника – англичане и индейцы. Первые, обхаживая туземцев, запретили белым селиться за Аппалачами (Прокламация 1763 г.). Вероятно, когда удалось бы отделаться от англичан, можно было бы договориться с индейцами. Еще раз стоит отметить, что у колониальной элиты не было специальной, продуманной стратегии, но происходил рост самосознания по мере развертывания событий.

После поражения Франции британское правительство могло сосредоточить внимание на усилении контроля над колониями. Метрополии были нужны доходы, чтобы платить по военным счетам, и, руководствуясь этой целью, она обратила взор на свои заокеанские владения. Кроме того, колониальная торговля становилась все более важной для экономики Великобритании, а также все более выгодной: если в 1700 г. ее объем составлял около 500 тыс. ф. ст., то к 1770 г. эта цифра возросла уже до 2,8 млн. ф. ст.

Итак, американским лидерам английское правление было не очень нужно, но зато англичан интересовали богатства колоний. Необходимые для конфликта составляющие были налицо.

Война принесла славу генералам, смерть рядовым, богатство торговцам и безработицу беднякам. К моменту окончания войны с французами и индейцами в Нью-Йорке проживало 25 тыс. человек (в 1720 г. их было лишь 7 тыс.). Редактор одной из газет писал о растущем «числе попрошаек и бродяг» на улицах города. В письмах читателей газет звучали вопросы о распределении богатства: «Как часто наши улицы были усыпаны тысячами баррелей муки, предназначенной для торговали, в то время как наши ближайшие соседи с трудом добывают достаточно, чтобы утолить голод клецками?»

Исследование списков городских налогоплательщиков, проведенное Г. Нэшем, показало, что в начале 70-х гг. XVIII в. 5 % налогоплательщиков в Бостоне контролировали 49 % городских активов, облагаемых налогом. Богатство все более и более концентрировалось в Филадельфии, а также в Нью-Йорке. Согласно заверенным в суде завещаниям, к 1750 г. самые состоятельные люди к городах оставляли в наследство по 20 тыс. ф. ст. (сегодня это эквивалентно 5 млн. долл.).