размером с рисовые зернышки, а верх бежевого – переливающимися пайетками. Бабушка надевала эти свитера по великим праздникам, и когда она умерла, Буп спрятала их подальше. Она поднесла темно-синий свитер к лицу и вдохнула. От него пахло старой пряжей. Было время, когда она уловила бы намек на гигиеническую пудру.

Под следующим свитером – белым кардиганом, который бабушка связала сама, – Буп нашла именно то, что искала: свою детскую коробку для рыболовных снастей. Когда ей было восемнадцать, это был идеальный тайник. В детстве Буп любила рыбачить с дедушкой на Черной реке. Потом она стала больше интересоваться мальчиками, чем червяками. Но Зейде понимал и не брюзжал.

Буп подошла к серо-коричневой цветочной кушетке – единственному напоминанию о спальне бабушки и дедушки, – перетянутой и поставленной по диагонали в угол у окна, забралась на нее и вытянула ноги перед собой. Ни одной варикозной вены, хотя ее кожа была нежнее и прозрачнее, чем когда-то. Она положила коробку для снастей на колени, тяжесть прошлого давила ей на ноги.

Края коробки украшала ржавчина – не потому, что она была специально состарена, а потому, что коробка действительно была старой. Буп видела подобные вещи на рынке Игл-стрит, где их покупали, а потом превращали в кашпо для комнатных растений или шкатулку для драгоценностей, или ставили на подоконник в качестве элемента винтажного украшения. Без сомнения, к этой коробке сочинили бы какую-нибудь историю, хотя в этом не было бы необходимости.

Вдалеке раздались раскаты грома, поэтому Буп отложила коробку в сторону, закрыла окна и посмотрела, как несколько машин проехали по Лейкшор Драйв, покидая пляж, хотя сейчас было самое время остаться. Озеро становилось непредсказуемым, вздымалось волнами, которые обрушивались на песок. Оно превращалось во что-то совершенно другое во время шторма – возможно, воплощало свою мечту стать океаном. Даже в темноте Буп видела, как с севера надвигался дождь. Она знала, что его потоки прорезали водную поверхность озера, словно острая бритва. Из-за шторма пляж темнел, из бежевого становясь коричневым, а наутро песок бывал плотно утрамбован, как тростниковый сахар.

Буп держала коробку для снастей на руках, словно младенца, и давно потерянная любовь возродилась в ее сердце. Его имя застряло у нее в горле, как будто она откусила слишком большой кусок от прошлого.

Им никогда не суждено было случайно встретиться, объясниться или получить второй шанс. Он никогда бы не появился в Саут-Хейвене. Сейчас ему было бы восемьдесят семь или восемьдесят восемь. Воспоминания – это все, что у нее осталось, и этим летом Буп собиралась почтить то, что так долго старалась не вспоминать.

* * *

Утром солнечный свет просочился сквозь неплотно прикрытые занавески спальни. Буп медленно, осторожно поднялась с кровати. Она прошаркала к окну, толкнула одну панель влево, другую вправо. Затем отперла замочек и нажала на оконную раму. Почувствовав легкий ветерок, снова закрыла глаза и ухватилась за подоконник, чтобы не упасть. Открыв глаза, увидела одинокую лодку, скользящую по глади озера, такой же голубой, как и небо. На юге, далеко за маяком, в воздухе парили два воздушных змея.

Буп улыбнулась, радуясь, что по-прежнему может видеть так далеко вдоль пляжа и до самого горизонта.

Ханна пробежала по улице и скрылась из виду, когда поднялась на крыльцо. Спустя несколько секунд хлопнула входная дверь. Буп не могла понять, о чем ее внучка думала, бегая вот так и толкая будущего ребенка. Надев красные саржевые бриджи и светло-голубую блузку с вышивкой, которую ей нравилось носить в семидесятые, Буп спустилась вниз и встала на пороге своей кухни.

– Что здесь происходит?

Дорис развернулась, демонстрируя свою испачканную мукой когда-то синюю рубашку, на которой красовались крупинки лимонной цедры.

– Это риторический вопрос?

– Иди, посиди со мной, выпей кофе, – предложила Джорджия. – Я перебираю чернику.

Ханна включила ручной миксер.

– Мы готовим чернично-лимонный пирог твоей бабушки, – прокричала она сквозь шум миксера. – Мы тебя разбудили?

Буп взяла кружку и налила себе кофе.

– Нет, мне пришлось встать, чтобы отведать пирог.

Ханна откинула голову назад и рассмеялась.

Буп села за кухонный стол рядом с Джорджией.

– Когда вы успели запланировать эту небольшую вечеринку с выпечкой?

– Никакого плана, – ответила Дорис. – Я рано проснулась и услышала… – Она посмотрела на Ханну.

– Она услышала, как меня тошнит, – продолжила Ханна.

Понятно.

– А пятнадцать минут спустя она уже рыскала по кухонным шкафам в поисках чего-нибудь сладенького, – сказала Дорис. – И вот мы здесь.

– К тому времени и я проснулась, – сказала Джорджия.

Джорджия отрывала стебельки и перекладывала чернику из одной миски в другую.

– Почему ты не выглядишь счастливой? Что бы там еще ни случилось, у нас будет ребенок!

Собственная незапланированная и внебрачная беременность Буп была шанда[15]; ее бабушке с дедушкой было ужасно стыдно. Такое предпочитали скрывать. Ее необходимо было прятать. А для Ханны это был повод, чтобы собраться компанией и попить кофе.

– Ханна, иди сядь, – велела Джорджия.

Ханна выключила миксер, оставила венчики на краю чаши и села за стол.

– Как мне кажется, здесь нет верных или неверных ответов, – сказала Джорджия. – Выйдешь ты замуж сейчас, позже или никогда. Главное, чтобы это подходило для тебя.

– Разве для тебя это никогда не подходило? – спросила Ханна.

Если бы Джорджия ответила, это лето официально стало бы летом открытия секретов.

– Я всегда хотела быть врачом. Не женой, не матерью.

– Не думаю, что ты когда-либо позволяла себе желать такого, – сказала Дорис.

– Возможно. Но я хотела стать врачом ради своей сестры, которая погибла, когда ей было три дня от роду. Я ее никогда не видела. Она была бы самой старшей, получается, на двенадцать лет старше меня. Всю свою жизнь я просто хотела заботиться о здоровье малышей.

Буп взяла Джорджию за руку. Как бы Джорджия хотела, чтобы поблизости была могила Имоджен, которую можно было бы посетить, но ее родители переехали в Саут-Хейвен из Детройта. К тому времени, когда они переехали, Имоджен, возможно, была бы уже замужем и у нее были бы собственные дети.

Однажды зимой, в день рождения Имоджен, Буп с Джорджией собрали замерзшие веточки поваленной сосны, перевязали их розовой лентой и положили этот пучок на лед реки, где он оставался лежать до весенней оттепели.

– Я вышла замуж в двадцать два года, – сказала Дорис. – Мои родители думали, что я останусь старой девой. Я верю, что лучшее приходит к тем, кто умеет ждать.

– Ты старая, но не дева, – сказала Джорджия Дорис. Ханна усмехнулась.

– Тогда в этом не было ничего смешного, – произнесла Буп.

– Вы о чем-нибудь сожалеете? – спросила Ханна. – Хоть одна из вас?