Тирриниэль глубоко вздохнул и открыл глаза.

— От Линнувиэля есть какие-нибудь вести?

— Нет, мой лорд, — хмуро отозвался Иттираэль. — Я чувствую, что он жив, но не более того.

— Значит, ты не можешь сказать, вернулся ли он из пределов?

— Увы, нет.

— Вам нужно отдохнуть, мой лорд, — неуверенно напомнил Аттарис, поднимаясь с колен и склоняясь в почтительном поклоне. — Полноценный сон немного восстановит силы.

Иттираэль сухо кивнул.

— Он прав, мой лорд. Идемте, я провожу вас и прослежу, чтобы по дороге не встретились посторонние. Не стоит давать старейшинам повод для беспокойства. Особенно сейчас, когда ваше положение так непрочно. Аттарис, прикрой нас и позаботься, чтобы подготовили дальние покои. Оставь рядом только охрану и одного из лекарей. Остальных — вон.

Более молодой сородич еще ниже склонил голову, а владыка Л’аэртэ неожиданно остро взглянул на властно распоряжающегося хранителя. Он уже собрался жестким тоном спросить, по какому праву Иттираэль берет на себя смелость отдавать приказы, но в этот момент в левом ухе неприятно кольнуло. Слабость вновь навалилась с непреодолимой силой.

— Наверное, ты прав, — устало вздохнул Тирриниэль, роняя потухший взор в землю. — Аттарис, ступай. Проследи, чтобы меня не увидели в таком состоянии.

— Конечно, мой лорд, — отрывисто бросил целитель и умчался исполнять приказ.

Владыка подавил тяжелый вздох и поплелся вслед за ним, старательно отгоняя от себя мысль о том, что слишком быстро и совершенно неожиданно для себя самого постарел. Когда не держат ноги и в который раз предает собственное тело, нелегко сопротивляться. Даже жить становится тяжело. Настолько, что уже не хочется продлевать эту агонию. Но ничего, осталось недолго: обессиленный лев, как известно, — легкая добыча для гиен. А таких гиен вокруг него собралось немало.

Тирриниэль, заслышав зычный голос верного хранителя, отдающего быстрые и правильные распоряжения, понимающе усмехнулся и, кажется, впервые в жизни смирился с мыслью, что теперь он даже в собственных чертогах будет вынужден играть лишь роль наблюдателя.

Обратный путь до лагеря они проделали молча. Белка милосердно давала хранителю время осмыслить полученные сведения. Линнувиэль же, в свою очередь, сосредоточенно размышлял и, хотя вопросов на языке вертелось множество, не спешил нарушать священную тишину вечернего леса. Только искоса поглядывал на бесшумно шагающую рядом Гончую и поражался про себя ее искусству передвигаться по лесу, не потревожив ни единой травинки.

— Сколько тебе лет? — наконец решился он нарушить гнетущее молчание.

— Много, — равнодушно отозвалась Белка.

— Совершеннолетия достиг?

— Давно.

— То есть ждать, когда у тебя покраснеют глаза и посветлеет шевелюра, бесполезно? — на всякий случай уточнил хранитель.

— Я же сказал, что не полукровка.

— Однако если я все правильно понял, эльфийская кровь в тебе все-таки присутствует?

— Ага, только в иной пропорции, чем вы привыкли видеть. Если тебе интересно, моими родителями были люди. Правда, потом кое-что случилось и… Скажем так, общение с перворожденными не прошло для меня даром.

— Сколько же ты живешь?!

Белка недовольно поморщилась.

— До чего вы, ушастые, любите задавать неприятные вопросы!

— Нет, я не настаиваю… — слегка растерялся эльф. — Просто ты выглядишь слишком молодо для Стража, и тем более для вожака. А Шранк обмолвился, что давно тебя знает, вот я и не понял. Извини, можешь не отвечать, если не хочешь.

Она досадливо отмахнулась.

— А, ладно… Ты все равно узнаешь. Может, сам, а может, подскажет кто-нибудь шибко умный. К тому же с вашим владыкой мы тоже общались, и он должен был меня запомнить… Если я скажу, что вожу Гончих в рейды почти тридцать лет, ты поверишь?

— Сколько?! — ошарашенно моргнул Линнувиэль. — Да тебе же больше двадцати не дашь! А если учесть, что вожаком ты стал далеко не сразу…

— Не надо, не продолжай, — выразительно скривилась Гончая. — Когда начинаю подсчитывать, сам в ужас прихожу! Все время кажется, что я живу в долг, а потом все это как припомнится да как вылезет на физиономии. И я в один день превращусь в скрюченную, сморщенную и беззубую старуху, которой только и осталось, что лечь и помереть. Достаточно сказать, что со Шранком мы разнимся в возрасте на какие-то жалкие несколько лет.

Хранитель споткнулся на ровном месте.

— Как это?! — оторопело повернулся он и неверяще уставился на невероятно молодое лицо Белика.

Ни морщинки, ни складочки, ни единого следа прожитых лет. Сколько же ему?! Сорок? Пятьдесят?! Больше?!

— Да, — печально кивнула Белка. — Шранк меня давно знает. Еще с того времени, как нас вместе гонял прежний вожак, и было это… мм… почти сорок лет назад. Вот только напарник стареет, как все нормальные люди, он возмужал, даже семьей обзавелся, бороду отращивать решил, а я до сих пор ношусь сопливым мальцом среди умудренных опытом Стражей и все время гадаю, когда же хоть один из новичков догадается, что мне скоро стукнет… нет, не будем о грустном. Одним словом, только рядом с Таррэном и спасаюсь. Вам, ушастым, хорошо — тысячу лет прожил и все равно как новенький! А я вот своих границ так и не знаю.

— Это что, магия?!

— Она, проклятая, — вздохнула Гончая.

— Но ведь так не бывает! — неверяще охнул Линнувиэль. — Ни один эликсир долголетия не способен остановить старение! Ни одно заклятие! Они только продлевают молодость, а потом годы все равно возьмут свое!

— Эликсиры тут ни при чем. Таррэн считает, что я до самой смерти останусь в таком безобразном виде, а наступит она еще о-о-очень не скоро. Настолько, что пару лет назад я даже с заставы решился уйти и поселился в глубине Проклятого леса, чтобы не видеть, не знать. И не смотреть, как день за днем стремительно меняются мои старые друзья.

— Прости, — с сочувствием вздохнул хранитель. — Лорд То… вернее, Таррэн — один из сильнейших магов моего народа. И если он так сказал, то, боюсь, это правда. Я не рискну оспаривать его мнение. Вот только никак не могу представить, чтобы какое-то заклятие оказалось настолько сильным…

Гончая невесело улыбнулась, а потом вдруг закатала правый рукав до локтя, обнажая белоснежную кожу с дивным узором на ней.

— Вот оно, твое заклятие, Линни. Узнаешь? Или в темноте плохо видно? Тогда лучше взглянуть днем, чтобы тебе стало полностью понятно, какой ценой мне досталась такая жизнь. Гордись, эльф: я почти никому из темных этого не показывал. И никто, за исключением редких везунчиков, не знает, что я за существо.

— О боги… — Линнувиэль судорожно вздохнул, безошибочно опознав происхождение этой страшноватой красноты, которая тончайшим покрывалом легла на тело некогда обычного человеческого ребенка.