Август только что отслужил в Варшаве благодарственный молебен, когда из Саксонии прибыл референдарий Пфингстен с мирным договором, лишавшим его польской короны. После недолгих колебаний он подписал сей договор и отправился в Саксонию в тщетной надежде, что его присутствие смягчит шведского короля и что враг, быть может, вспомнит о прежних союзах и родстве их династий.

Оба сии государя встретились впервые в местечке Гутерсдорф, в резиденции графа Пипера, без соблюдения каких-либо церемоний. Карл XII был в ботфортах, с черным тафтяным платком на шее и, по своему обыкновению, в голубом мундире грубого сукна с позолоченными медными пуговицами. На боку у него висела длинная шпага, служившая ему еще в Нарвской баталии, и он то и дело опирался на ее рукоять. Разговаривали только о его ботфортах. Король сказал Августу, что вот уже шесть лет, как снимает их только на ночь, если ложится в постель. О таковых-то безделицах беседовали два короля, один из которых отнимал у другого корону. Но именно Август имел вид удовлетворенности, каковой монархи и люди, привыкшие к делам государственным, умеют придавать себе среди самых жестоких унижений. Оба короля два раза вместе обедали. Карл нарочито, как бы в знак уважения, усаживал Августа по правую руку, но требования свои не смягчал, а делал их еще более тяжкими. Чего стоило уже одно то, что надобно было выдать генерала и официального посланника, отдать Станиславу коронные драгоценности и архивы. Однако верхом унижения стало требование поздравить своего преемника с восшествием на престол. Карл настаивал на письме к Станиславу от Августа, и сему последнему пришлось подчиниться. Я имел случай видеть снятую с сего письма дословную копию, каковая приводится ниже слово в слово:

«ГОСУДАРЬ И БРАТ,

Мы не почитали для себя обязательным прибегать к какому-то нарочитому обмену письмами с Вашим Величеством. Однако ради того, чтобы сделать удовольствие Его Шведскому Величеству, равно как и не желая давать повод для обвинений в неуступчивости его воле, мы поздравляем вас с восприятием короны и выражаем надежду, что найдете вы в своем отечестве более верноподданных, чем осталось оных после нас. Всему свету ведомо, что за все наши милости видели мы одну лишь неблагодарность и что большинство наших подданных стремились только ускорить погибель нашу. Мы желаем вам избежать таковых несчастий и поручаем вас покровительству всемогущего Бога.

Дано в Дрездене апреля 8-го дня 1707 года.

Ваш брат и сосед Август, король».

Августу пришлось самолично приказать всем чинам дрезденского магистрата уже не именовать его более королем Польши и не упоминать сей титул при богослужениях. Менее тягостным было для него освобождение князей Собеских — выйдя из тюрьмы, они сами не пожелали видеть его. Но хуже всего дело обстояло с Паткулем: царь настаивал на его возвращении как своего посланника, а шведский король угрожающе требовал выдачи. Паткуль был заключен в саксонском замке Кёнигштейн. Август хотел и спасти свою честь, и удовлетворить Карла XII. Он отправил охрану для передачи сего несчастного шведам, но одновременно послал коменданту замка тайный приказ устроить для него побег. Однако несчастная судьба Паткуля возобладала над всеми стараниями к спасению. Комендант замка, зная, что он очень богат, решил принудить его купить себе свободу ценою денег. Узник же, все еще надеясь на международное право и зная о намерениях короля Августа, отказывался платить. Тем временем прибыл присланный за ним конвой, и Паткуль сразу был передан четырем шведским капитанам, которые доставили его в главную альтранштадтскую квартиру, где он три месяца провел прикованным тяжелой цепью к столбу. Затем его перевезли в город Казимир.

Карл XII пренебрег статусом Паткуля как царского посланника и не хотел знать ничего, кроме того, что тот родился его подданным, и посему велел военному суду вынести ему приговор по наивысшей строгости. Паткуль был осужден на колесование. Объявить о предстоящей смерти к нему пришел капеллан, но он не сказал, какая именно казнь назначена для него. И тогда человек сей, бросавший вызов смерти в стольких битвах, теперь, оказавшись наедине со священником и не находя уже поддержки для своего мужества ни в славе, ни в праведном гневе, пролил горькие слезы, оплакивая выпавший ему жребий. Он был обручен с одной благородной и достойной саксонской дамой, госпожой Айнсидель, отличавшейся еще и красотою. С ней предполагал он соединиться узами брака почти в то самое время, каковое теперь предназначалось для его казни. Паткуль просил капеллана навестить оную даму со словами утешения и передать, что умирает он с самыми нежнейшими к ней чувствами. Когда привезли его на место казни и он увидел приготовленные колеса и колья, то в судорогах ужаса пал на грудь священника, который со слезами обнял его и накрыл своим плащом. Шведский офицер громко зачитал для всеобщего сведения приговор:

«Да будет всем ведомо, что по именному приказу Его Величества, всемилостивейшего нашего повелителя, сей человек, как предатель Отечества, подлежит колесованию и четвертованию в воздаяние за все его преступления и ради устрашающего для всех других примера. Пусть всякий и каждый хранит себя от измены и верно служит королю».

При словах «всемилостивейшего нашего повелителя» и «предатель Отечества» Паткуль вскричал: «Хороша же его милость! Увы! Слишком усердно служил я моему Отечеству!» Ему было дано шестнадцать ударов, и пришлось вынести ужаснейшие и нескончаемые страдания, какие только можно себе вообразить. Так сгинул Иоганн Рейнгольд Паткуль, генерал и посланник российского императора.

Все те, кто видели в нем лишь изменника королю, почитали таковую смерть заслуженной, но другие, признавая его за ливонца, отстаивавшего привилегии сей провинции, называли его мучеником свободы. Однако и те, и другие соглашались в том, что как царский посланник имел он священное право неприкосновенности. Один лишь шведский король в своем упоении принципами деспотизма не сомневался в справедливости сей казни, хотя вся Европа осуждала его жестокосердие.

Рассеченные члены несчастного были выставлены для всеобщего обозрения и оставались на виду вплоть до 1713 г., когда возвративший себе трон Август повелел собрать сии свидетельства собственного своего альтранштадтского унижения, и они были доставлены в Варшаву. Показывая их французскому посланнику господину де Бюзенвалю, король сказал только: «Вот останки Паткуля», — и ничего более не присовокупил касательно одобрения или осуждения его памяти. Прочие из присутствовавших не решились что-либо добавить к сему, понимая всю деликатность и прискорбность сего дела.

Около того же времени другой ливонец, саксонский офицер Пайкель, взятый в плен с оружием в руках, по приговору Сената был осужден в Стокгольме на смерть, но всего лишь через отсечение головы. Таковая разница самого рода казни за одно и то же преступление явственно доказывает, что, предавая Паткуля столь мучительной смерти, Карл более думал о мести, нежели о наказании. После суда Пайкель предложил в обмен на помилование раскрыть секрет получения золота и в тюрьме показал, что действительно умеет делать это. При сем присутствовали полковник Гамильтон и городские чины. То ли он и вправду изобрел какой-то полезный способ, то ли смог всех ловко одурачить, что, конечно, более вероятно, но на стокгольмский монетный двор прислали золото, обнаружившееся в тигле после совершения его опыта. Дело сие было доложено Сенату и воспринято как наиважнейшее, настолько, что королева-бабка повелела отсрочить казнь до получения дальнейших приказаний самого короля.