– А если не в силе? Не в славе?! Взлетит, как тогда, с моим коллантом. Взлетит и давай падать. А рядом никого, чтобы поддержать.

– Может, связь сохранится? Он там, на орбите, я здесь, во дворе.

– Дотянешься? Вряд ли.

– Предположим, дотянусь. Откорректирую, подкручу колки́. Если что, посажу на Китту.

– Риск.

– Риск.

– Большой риск.

– Большой.

– Ты что-то хочешь сказать? Я же вижу, что хочешь.

– Я уже работал с антисом. Двадцать лет назад. И ничего, живой.

– Живой.

– И антис живой. Летает.

– Ты работал с Нейрамом Саманганом, когда Нейрам был рабом. Нет, хуже: роботом, живым овощем. Его личная свобода была зачищена в ноль. Ты тоже был рабом – в ошейнике, с половиной свободы. Чёрт побери! Я лично вернул тебе эту половину. Будь вы с Нейрамом свободны оба…

– И что?

– Свобода всегда конфликтна. Уверен, вы бы сцепились рогами. Это рабство на всё согласно, а свобода лезет на рожон. Короче, я против.

– А кто тебя спрашивает? Утром я поговорю с Папой.

– Я против. Помнишь, как ты меня корректировал? Во время выступления в училище?

– Такое не забывают. Помирать буду, вспомню.

– Вот-вот. Ты транслируешь боль. Непроизвольно, неконтролируемо.

– Не всегда.

– Риск. Ты сделаешь Папе больно, и вы оба сгорите к чёртовой матери. В случае горячего старта сгорим все, понял?

– Не дави, рабовладелец. Надо же что-то делать?

– Хорошо, приняли как рабочую версию. В порядке бреда. А если взлёт не срастётся?

– Я помогу ему спокойно умереть. Это второй вариант.

– Откорректируешь?

– Да.

– Прямо во время агонии?

– Да.

– Ты когда-нибудь работал с умирающим? Кто-нибудь работал?

– Нет.

– Риск. Колоссальный риск. Кукла на верёвочках? Такая кукла раздавит кукольника. Страх смерти – слишком сильная эмоция для корректуры. Вы, невропасты – мастера слабых воздействий. Тут нужен мощный телепат, специализирующийся на чувствах.

– Телепаты с антисами не работают, боятся.

– Да, ты говорил.

– Я справлюсь. Если совсем не уберу – ослаблю. Вдруг хватит?

– Это ты у меня спрашиваешь?

– Это я размышляю вслух. Тебя спрашивать – себя не уважать.

– Нельзя. Ты транслируешь боль.

– Да, ты говорил. Когда я в колланте, боли нет. В большом теле Королева Боль не даёт мне аудиенции. Или трансформируется во что-то иное, безвредное. Боль приходит, когда я и клиент – в малых телах, данных от рождения.

– Если ты рискнёшь снимать страх смерти, вы с Папой будете в малых телах. Если рискнёшь помогать ему со взлётом, в начале контакта вы опять же будете в малых телах. Самое время для твоей Королевы Боли.

– Ты прав. Чтоб ты скис со своей правотой!

– А другого невропаста у нас нет.

– Других невропастов хоть пруд пруди.

– Пруд – сколько угодно. Всех утопить, и праздничный салют. Нам нужен такой невропаст, который знает, как умирают антисы. Рассказывать об этом кому попало мы не имеем права. И тот, который знает, должен еще согласиться на смертельный риск.

– Я согласен. Но мне нельзя.

– Тебе нельзя. Даже если ты и согласен.

В небе вспыхнула звезда. Чахлая, тусклая, она снижалась, распадаясь на две, три – бортовые огни аэромоба. Чихнул двигун, каркнул хриплым басом, умолк.

– Тихо! – зашипела малышня, игравшая на улице. – Папа спит!

– Живой, – с облегчением выдохнул кто-то. – Раз спит, значит, живой. Пьеро, мы успели! Пьеро, сукин ты сын, слышишь? Успели!

– Ругаетесь, – отметил невидимый Пьеро. – Значит, вы тоже живой.

– Отпускай меня!

– Дудки, маэстро. Не отпущу.

– Отпускай. В этот дом я войду сам.

– Маэстро! – шёпотом завопил Лючано Борготта, вихрем слетая с крыльца. – Маэстро, я вас убью! Вы что, сбежали из больницы?

– Сбежал, – подтвердил гость-полуночник.

Карл Мария Родерик О'Ван Эмерих стоял в воротах.

Вызывать пилота он не стал.

Задав координаты Обители Четырёх Лотосов, где ждал его кузнечик Рачапалли, Бхимасена пронаблюдал, как без лишней спешки распахивается пасть подземного гаража, как выходит на волю серо-графитовая «Шакунтала» – и предоставил автоматике самой прокладывать оптимальный курс. Мало кто отваживался доверять автопилоту в столичном безумии транспортной толчеи, но генерал надеялся на системы навигации и безопасности «Шакунталы» – более продвинутые, чем у гражданских аэромобов. Жесточайший цейтнот, каждая секунда на счету – в конце концов, гибель в авиакатастрофе не худший вариант.

Нет, совсем не худший.

Конфидент-режим. Защищённая линия. Вызов.

– Доктор Пурохит? Это срочно!

Слушать возражения доктора он не стал:

– Что? Все остальные дела подождут!

На коммуникаторе Пурохита, врача антического центра, конфидент-режим включился принудительно, вне зависимости от желания и действий доктора. Как начальник центра, генерал имел доступ к такой функции на устройствах своих подчинённых.

– Храм Девяти Воплощений! Немедленно! И чтоб никому ни слова! Вы меня поняли, доктор? Вы меня хорошо поняли? Докладывать мне, и только мне!

Рядом, по правому борту, отчаянно взвыл двигун. Ржавый рыдван, чудом державшийся в воздухе, впритирку разминулся с «Шакунталой». Дребезжание, лязг, от колымаги отвалился кусок обшивки размером с мужскую ладонь – кувыркаясь, он полетел вниз. Выругавшись, генерал снова уткнулся в коммуникатор. Пурохит – хороший психолог и опытный психотерапевт. Он умеет держать язык за зубами. Но один он вряд ли справится. У штатного нейрофизиолога был сегодня выходной, но выбора не осталось. Не обращаться же к сторонним специалистам?

Риск огласки нарастал с каждым новым посвящённым.

– Доктор Шукла? Да, я знаю, вы отдыхаете.

И на выдохе:

– У нас чрезвычайная ситуация!..

За километр до Обители небо очищается. Гул транспортных потоков остаётся за спиной, удаляясь и стихая. «Шакунтала» прибавляет ходу. Впору поверить, что вокруг Обители простирается такая же зона безопасности, как и вокруг дворца махараджи. Если так, то святые аскеты сбивают незваных гостей одним лишь взглядом, не прибегая к батарейным плазматорам.