Это благородное одинокое дерево внешне напомнило ей отца, а под твердым панцирем скарабея, казалось, пряталась сжавшаяся в комочек его душа. Сам жук — скользкий, отливающий темным цветом и постоянно жужжащий. Сидя на таком жуке, мать не могла долго удержаться и постоянно скатывалась вниз.

Размышления Ёнбин прервала Ёнсук:

— Долго же вы разговаривали. Утром и вечером каждый день видитесь, и о чем только вы говорите все? А почему меня отец не зовет? Когда я прихожу и здороваюсь с ним, он даже не смотрит в мою сторону, — завидев вышедшую из комнаты аптекаря сестру, Ёнсук опять саркастически усмехнулась.

Аптекарь не любил свою старшую дочь. С самого рождения она была как соринка в его глазу. Аптекарь не придирался к остальным своим дочерям, но Ёнсук он частенько называл дерзкой девчонкой и отворачивал от нее голову. Он любил свою третью дочь, Ённан, несмотря на то, что та вела себя грубо и невоспитанно, как ребенок какого-нибудь слуги.

— Повзрослеет еще, — золовка Юн Джоним утешала Ханщильдэк, которая все время сравнивала Ённан с приемным ребенком.

Чем больше аптекарь ненавидел Ёнсук, тем больше мать втайне от мужа старалась помочь ей. Когда Ёнсук выдавали замуж, мать тайно приготовила для нее богатое приданое. До свадьбы откладывала его в комод, а потом, скрывая от мужа, передала дочери. Сто пятьдесят пар белоснежных хлопчатых носков. Теплое стеганое одеяло, тонкое одеяло, большое парчовое одеяло, одеяло из дамасского шелка, небольшие одеяла из шелка и парчи, а также летние легкие льняные покрывала, и все по два. Шкаф из вяза и хурмы, которые были посланы из дома жениха, мать заполнила одеждой, но и этого ей показалось мало, остальное пришлось отправлять с посыльными.

— Хорошо еще, что свекрови нет, меньше забот с приданым, — специально, чтобы слышал аптекарь, не раз говорила Ханщильдэк.

— Богатое приданое не делает счастливым. Как бы потом молодоженам не разругаться да не продать все это добро! — завистливо обсуждали приданое соседки, пришедшие поглазеть на свадьбу. Но более всего швея и слуги аптекарского дома мололи языками по поводу того, что Ёнсук не оставила и нитки в родном доме — все перетащила в свой новый дом.

— Ее двор зарастет травой, — говорили соседи.

Ёнсук была настолько жадна и эгоистична, что окружающие засомневались в том, что в ее доме будет много гостей. Именно из-за такого характера и недолюбливал аптекарь свою старшую дочь.

— Наконец-то выпроводили меня, теперь вам будет легче, — упрекнула Ёнсук ни в чем не повинную мать в день своей свадьбы.

— Что отец говорит? — подойдя к Ёнбин, спросила Ёнсук.

— Что? — Ёнбин, погруженная в свои мысли, не расслышала вопроса.

— Оглохла, что ли? Нельзя, что ли, и спросить, почему тебя отец звал к себе?

— Ах, да… Спрашивал, как насчет того, чтобы оставить учебу… — быстро ответила Ёнбин. Она решила сама не говорить о свадьбе Ённан ни сестре, ни матери.

— Хм, видимо, задумал тебя замуж выдать.

Ёнбин ничего не сказала в ответ. Мать с беспокойством посмотрела на дочь. Ёнсук же продолжала:

— Да уж, и о тебе не забыл. Но кто же будет твоим женихом при твоей-то гордости?

Ёнбин не отвечала.

— Ёнбин, — искоса посмотрела на нее Ёнсук, — не собираешься ли ты за восточные ворота к дядьке Джунгу?

— Собираюсь.

— Тогда пойдем вместе. У меня тоже есть дело к нему.

— Хорошо.

— Мам, я тут шкаф заказать хочу, — обратилась Ёнсук к матери.

— У тебя ж и так много. Куда еще-то? А остальные куда ж? — удивилась та.

— Что много-то?

— А работает ли он сейчас на заказ?

— Думаешь, не сделает? Я ж ему заплачу.

— Это ж раньше было! Да и раньше, если ему заказ не по душе приходился, сколько б ему ни сулили денег, не брал его.

— Так или иначе, хочу пойти да попросить. Может, он родне и сделает…

Услышав, что Ёнбин собирается к дядьке Джунгу, Ханщильдэк достала из запасов сливовую настойку, на закуску приправленные острым соусом макрель и креветки, завернула все и наказала Ёнбин передать ему при встрече.

Двоюродный брат аптекаря Кима, сын тетушки Бонхи, Ли Джунгу и его жена Юн Джоним жили вдвоем в небольшом домике под черепичной крышей. Их старший сын Джонюн окончил колледж в Тэгу и теперь работал в областной больнице в Чинджу.

Супруги, хотя и сожалели, что у них не было дочери, которая могла бы скрасить их одинокую старческую жизнь, всегда были добродушны и приветливы друг к другу. Когда жена готовила обед, муж колол дрова. Даже если у них на обед была всего лишь одна рыбка, жена с любовью жарила ее, а затем они делили эту рыбку пополам, ничуть не сетуя на временные трудности. Ханщильдэк, всю свою жизнь обедавшая отдельно от мужа[32], наблюдая за тем, как душа в душу живут Джунгу и Джоним, одновременно испытывала чувство отвращения и зависти к ним.

— Такие браки заключаются на небесах, — все твердила Ханщильдэк.

Джунгу начал работать плотником потому, что их семья была очень бедна. Когда после заключения договора о присоединении Кореи к Японии все пошло вверх ногами и расцвела контрабанда, честный и гордый Джунгу прекратил свою учебу. В те времена разорившиеся янбаны, чтобы как-то прокормить свои семьи, тайно плотничали или шили шляпы. Джунгу выбрал плотницкое дело. Он не только не признавал помощи своей семьи, но пренебрег и помощью родственников жены — и всё по своей непреклонности и нежеланию зависеть от кого-либо. Но сколько бы он ни проводил бессонных ночей в мастерской, чтобы оплатить учебу двух своих сыновей, тут не обошлось без тайной или явной поддержки аптекаря Кима.

У старика Джунгу были золотые руки. Он был не просто плотником, а искусным мастером своего дела. Сделанная им перламутровая и лакированная мебель высоко ценилась по всей округе, она была крепка и безупречна по своей красоте. Чувствовалось, что в жилах мастера течет кровь знаменитых предков. Но из-за своего привередливого характера он не оставил после себя учеников. Он запирался один в мастерской и проводил там немало времени до полного завершения заказа. Цены на его изделия были так высоки, что простому люду были не по карману. Если же заказчики были заносчивы или раздражительны, старик смело отказывал им в заказе. Бывало, что его приходилось упрашивать, но он никогда не работал по приказанию, а только по своему вдохновению и желанию.

Поэтому богачи и влиятельные лица частенько уходили от него ни с чем, в гневе проклиная одинокого плотника за его никому не нужное упрямство. Как-то даже жена самого Джон Гукджу пришла просить его сделать обеденный стол, но старик, быстро разглядев ее нахальство, не сказав и слова, отправил жену миллионера ни с чем.