— Боюсь увидеть её.

— Вам всё равно это придётся сделать. Так что — пойдёмте.

Иштван переступил порог. Его ноги, словно набитые ватой, не слушались и каждый шаг давался с невероятным трудом. Вот прихожая, вот её туфли, на тумбочке ключи с брелком, который он подарил ей на Рождество, зеркало, на полочке под ним расчёска с её волосами, помада, флакончик с духами, дверь в спальню открыта, кровать застелена, значит ещё не ложилась… Казалось, один шаг и он, лишившись чувств, рухнет на пол посреди этого бесконечно длинного коридора. Впереди открытая стеклянная дверь, там яркий свет и куча суетящихся людей, и… её босые ноги. Иштван не мог оторвать взгляд от них. И вдруг заметил стрелочку, которая побежала по чулку и остановилась у самой пятки. Нет, мелькнуло у него в голове, такого не может быть, Лили никогда не позволила бы себе надеть рваные чулки.

— Проходите, — услышал он за спиной голос следователя.

— Это не она, — дрожащим голосом произнёс Иштван, — посмотрите на чулки… Они порваны…

— Проходите, — настойчиво повторил следователь.

И он вошёл в гостиную… Огляделся, стараясь смотреть куда угодно, только не на лежащее на полу тело. Перевёрнутый журнальный столик, поднос, две чашки, одна из которых закатилась под кресло, оставив после себя тёмный след от кофе, ковёр чем-то заляпан, наверное тоже кофе, а может быть… Он чуть не вступил в огромное тёмное пятно, рядом с которым стояла какая-то метка с цифрой, отшатнулся назад и попал в объятия следователя.

— Товарищ Молнар, прошу вас взгляните на труп. Вы подтверждаете, что это Лили Ковач, — сказал он, присев рядом с телом, и откинув в сторону белую ткань, которая прикрывала лицо.

Одного взгляда было достаточно. Тело Иштвана обмякло, ноги подкосились и он, разбив локтем стекло на серванте, грохнулся на пол.

— Принесите воды, — крикнул следователь и начал что есть силы лупит его по щекам. — Не хватало мне ещё второго трупа…

Сознание вернулось быстро, но страх никуда не делся. С трудом поднявшись, Иштван вышел из комнаты и сел в коридоре на тумбочку.

— Я конечно извиняюсь, — не унимался следователь, но вы так и не ответили на мой вопрос.

Молнар поднял голову и сквозь полуприкрытые веки пристально посмотрел ему в глаза.

— Да… Это Лили Ковач… Я могу идти?

— Да, конечно. Распишитесь только в протоколе. И скажите, родственники у пострадавшей есть? Кто будет заниматься телом?

Интересный вопрос, подумал Иштван. А ведь он ничего об этом не знал. Лили никогда не рассказывала. В отделе кадров, наверное, есть информация.

— А кто её убил? — невпопад спросил он.

— Пока не знаю, — задумчиво ответил следователь, — два ножевых — в спину и в живот, и скорее всего изнасилование. Пока не понятно до убийства или после. Эксперт предполагает, что после, но посмотрим. Кто убил? Мне самому интересно знать, кто убил… Но то, что этого человека пострадавшая знала — факт. Дверь не взломана, следовательно вошли вместе, две чашки, следовательно знакомы хорошо и собирались вместе пить кофе.

Со стороны могло показаться, что Иштван слушает, но слова пролетали мимо, его сознание противилось воспринимать их, противилось понимать хоть что-то.

— Пострадавшая с кем-то встречала? — следователь даже толкнул Иштвана в плечо, чтобы тот отреагировал на вопрос. — У неё был жених, парень или любовник?

— Вроде нет, — рассеянно произнёс Иштван,

Он судорожно перебирал в памяти всех тех, с кем могла встречаться Лили, и понял, что ни с кем, с момента прихода в редакцию, она не встречалась, только с ним.

— У нас были… отношения, — внезапно вырвалось у него.

— Не понял, — встрепенулся следователь. — Вы говорите, что состояли в любовной связи с Ковач?

— Состоял…

— Сержант, наручники, — скомандовал он.

— Зачем наручники? — не понял Иштван.

— В участок его! Я буду через час. Закончу здесь и приеду. Готовьте к допросу подозреваемого.

— За что?… Какой подозреваемый?… Я же… Отпустите… Я буду жаловаться…

Но наручники все равно защёлкнулись у него на запястьях, и сержант, больно сжав локоть, повёл Иштвана к выходу.

Пустая квартира, одиночество и безысходность, вот и все, что досталось Вике в наследство. Можно было ложиться и тоже умирать, но она нашла забвение в другом, пустилась во все тяжкие, решив заглушить ноющую душу дешёвым вином и неконтролируемым сексом. Она не ждала положенные сорок и даже девять дней, не одевалась в чёрное, не сидела на лавочке во дворе, ожидая, что кто-то подсядет и пожалеет, погладив по головке и предложив конфетку. Нет. Уже на следующий день после похорон квартира открылась для всех желающих, кто жаждал вкусить запретное и непознанное. Запахи табака и травы густо смешались с запахом ладана, что придавало особую пикантность атмосфере, и без того пропитанной парами алкоголя и остатками поминальной еды.

Вика неделями могла не выходить из дома, жизнь сама вертелось вокруг неё. Откуда-то появлялась выпивка и продукты, таким же волшебным образом всё куда-то исчезало, мелькали лица, сменяли друг друга тела в её кровати, бесконечно гремела музыка, гудели голоса, и от всего этого сходила с ума не только она, но и соседи. Жалобы сыпались, как из рога изобилия, и участковый стал почти родным в её квартире. На удивление, он не устраивал облав и не вызывал наряд милиции, не охотился за каждым из посетителей лично, он просто, на правах блюстителя закона, заходил в комнату Вики и часами с ней разговаривал, но ни разу не привлёк её, ни разу не оштрафовал, не написал ни одного письма в техникум, а все потому что любил Вику, как и почти каждый, кто хоть раз сталкивался с ней.

По понедельникам, чаще всего с утра, когда все утихомиривались и расходились кто куда, Вика садилась писать очередное письмо Валерке в армию. Ей очень это нравилось — вырывать двойной лист из тетради, брать ручку, и усевшись по-удобнее начинать свой рассказ о том, как прошли эти дни, кто в кого влюбился, кто с кем расстался, в общем о жизни, которая бурлила вокруг. Не писала она только о себе, вернее о своём состоянии, зачем ему знать о той черноте, которая наполнила до краёв ее душу.

А ещё, в редкие часы тишины, Вика любила посмотреть фильмы, которые оставил ей Валерка. Про любовь, конечно, было мало, по пальцам можно было пересчитать, но из всего просмотренного, больше всего ей понравилась «Горькая луна». Несколько раз пересматривала, все примеряя на себя ситуацию, а смогла бы она вот так взять и влюбиться в девушку, влюбиться по-настоящему, со страстями, с ревностью. Вот Рита… Можно ли назвать любовью, то что происходит между ними или это просто такая форма девичьей дружбы? Вика долго добивалась права быть рядом с ней, а добившись, сделал так, чтобы никто другой больше не смог так приблизиться к Рите, как приблизилась она. С вожделением смотрела на неё, открыв рот слушала, готова была идти в огонь и в воду за ней. Однажды даже оказалась голая в одной постели с подругой. Но это история тёмная… Анализируя отношения, Вика все же пришла к выводу, что никакая это не любовь — это восторг, поклонение, может быть даже подобие раболепия, ну уж никак не любовь.