Сначала Макс не обращал внимания на эти факты, стараясь добраться до интересовавших его страниц, но трудно было оставаться бесстрастным перед словами, свидетельствующими об отчаянной храбрости или о гибели. Одни субмарины под покровом темноты проскальзывали во вражеские гавани, сеяли там жуткий хаос и, случалось, забывали о своих скудных шансах уйти. Другие бросали вызовы минным полям, выходя на перехват вражеских конвоев, чтобы не позволить им уйти. Ванклин как-то в одиночку вышел против девяти кораблей с тяжелым вооружением и, несмотря на неисправный гирокомпас, который заставлял его вести огонь по силуэтам со скользкой качающейся палубы, потопил три из них, после чего благополучно ушел. «Дельфин», хорошо известный на Мальте, потому что доставлял на остров припасы и персонал, во время одного из своих рейдов пережил восемьдесят семь взрывов глубинных бомб.

Истории одна за другой всплывали в памяти, и Макс был настолько поглощен этой лебединой песнью, что едва не упустил то, что ему было надо.

Придержав руку Томми, он сказал:

— Ага, вот и она, подлодка Лайонела.

— Не человек, а черт-те что. И такая же команда.

— Где они сейчас?

— Ну, если у Лайонела есть хоть немного здравого смысла, то сейчас он лежит в объятиях Митци.

Макс постарался прогнать эту картинку из своего воображения и усмехнулся:

— А команда?

— В прошлом месяце общежитие для моряков разнесло парашютной миной. И теперь между вахтами они обитают в квартирах синдиката в Слиме.

Макс медленно провел пальцем по странице, останавливаясь на деталях боевых действий подлодок под Триполи, но его взгляд фиксировал все.

Семнадцатое февраля и восьмое марта — именно в эти дни были найдены тела двух танцовщиц, погибших при столь подозрительных обстоятельствах, которые заставили Фредди обратиться в офис заместителя губернатора.

Макс старался внушить себе, что лодка Лайонела была на патрулировании, далеко отсюда, в водах Сардинии или в каком-то другом месте. Но в обоих случаях она была в гавани, отдыхая между походами.

— Ну? — сказал Томми.

— А?

Он не слушал.

— Митци… когда мы уйдем… ты присмотришь, чтобы с ней все было в порядке? Пока она не присоединится к нам в Александрии.

— У меня такое чувство, что она вполне способна позаботиться о себе.

— Ох, Митци любит изображать стойкую личность, но она далеко не столь лихая, как кажется.

— Ты полагаешь?

— Я знаю.

Томми задумался. В этот момент за его спиной, скрипнув, открылась дверь.

Одна обойма обходилась в ежедневное жалованье пятнадцати человек. Они быстро поняли, что Макс шутит, и наводчик повернулся к номеру четвертому, который нажимал педаль пуска.

— Ну, Беннет, ты это слышал. — Беннет был лучшим футболистом команды, маленьким и коренастым левым крайним, который мог обвести соперника простым движением плеч. — Ты за все отвечаешь, когда командир батареи отходит облегчиться.

— Полегче с ним, сэр.

— Ну да, Беннет не умеет считать.

— Он не знает разницу между пятнадцатью и шестнадцатью.

— Точно, как его сестра, сэр. Она сказала мне, что ей уже минуло шестнадцать.

Снова смех, снова сигареты и обещание со стороны Макса, что он специально упомянет их в еженедельном бюллетене информационного отдела, чтобы земляки узнали о них.

Он действительно хотел этого. Он был поражен не только точностью их стрельбы, но и чертовской стойкостью. Даже когда бомбы «Штук» летели на них, они были заняты лишь одним — как можно точнее навести пушки на врага. Макс знал, что он бы оцепенел, пережил какой-то метафизический момент, когда его ноги вросли в землю.

Прочность цепи определяется ее слабейшим звеном.

Он повторял это выражение, когда направился в Тарксиен, объезжая воронки на дороге. Он не станет использовать его, но может использовать его смысл, распространяя отвагу одного расчета на всю картину осажденного гарнизона. Еще лучше поручить молодому Пембертону обыграть эту тему. Парень полон желания размять свои литературные мускулы.

Кассары жили в длинном прямоугольном фермерском доме на склоне холма к западу от Тарксиена, в стороне от дороги на Лугу. Здание было уродливым и радовало только большими клумбами ярких цветов, которые окаймляли его со всех сторон.

Макс услышал завывание сирен еще до того, как оказался у входной двери. Оно было достаточно громким, чтобы он получил право войти в дом без стука.

Около дюжины женщин собрались в гостиной, все они были в черном, а некоторые носили faldettas, уродливые черные головные платки, которые предпочитало старшее поколение. Дверь в дальнем конце комнаты была приоткрыта, и сквозь щель он мог различить голые ноги, высовывающиеся из-под белой простыни — кто-то лежал на столе.

Желание тут же развернуться на каблуках было внезапным и сильным, но он совладал с собой.

Одна из женщин вместе с ним вышла на солнечный свет.

— Простите…

Она была молодой, лет двадцати или около того, и говорила по-английски с заметным акцентом.

— Могу ли я помочь вам?

Построение фразы позволяло предполагать, что она работает в каком-то официальном учреждении — медсестра, или учительница, или сотрудница какого-то регионального офиса. Ее звали Нина, и она была кузиной Кармелы.

Макс сочинил историю, которая не могла вызвать слишком много подозрений, и она проглотила ее, предположив, что ему лучше всего поговорить с отцом Кармелы. Они только что получили известие, что гроб для Кармелы уничтожен случайной бомбой по пути из Рабата, вместе с телегой, лошадью и возчиком.

— Виктор говорит по-английски, но я буду рядом, если понадоблюсь вам.

Виктор Кассар выглядел моложе, чем ожидал Макс, хотя его сутулые плечи позволяли предполагать, что он далеко не молод. Он был на задах дома, поливал цветы вместе со своим сыном Джоем. Их молчаливый тандем двигался механически, Джой наполнял лейку отца водой, которую приносил снизу. Зима была неприятной, одной из самых сырых на их памяти, но, по крайней мере, источник не пересыхал.

Макс представился, объяснив, что знал Кармелу по «Синему попугаю» и пришел выразить свое соболезнование в связи с ее смертью. Виктор заметно оживился, тронутый этим поступком, а Макс, солгав, почувствовал себя еще хуже. У него не было выбора. Единственное другое объяснение визита, которое пришло ему в голову, что он является сотрудником новой службы, занимающейся потерями среди гражданских лиц. Впрочем, сошло и первое, пусть даже Макс не вызвал у Джоя симпатии, и тот с мрачной ухмылкой глядел на него. Когда Джой был отослан за прохладительным напитком, Виктор объяснил, что его сын, как и его жена, никогда не одобряли работу Кармелы. Он же, зная, что Кармела хорошая девочка, которая никогда не позволит себе пойти по дурному пути, одобрил ее решение.