Не ошиблась… это я осознал давным-давно. Моя мятущаяся душа, жаждущая справедливости, толкающая меня туда, куда нормальный человек в жизни бы не полез, – она обязательно заведет меня в такие дебри, выбраться из которых будет совершеннейшим чудом. Ведь я, болван, когда-то сам написал заявление о том, что хочу служить в Афганистане, в «ограниченном контингенте»… Конечно, все эти желания призывников – чушь собачья, никто на них и не смотрит, но… в этот раз почему-то сработало. И меня отправили туда, куда Макар телят не гонял. И где я едва не остался насовсем.

Две недели до конца июня я жил в больнице, можно сказать, в довольстве и покое. Как в Доме творчества писателей! Меня кормили, поили, я целыми днями или отдыхал, или писал книгу. А если не отдыхал и не писал – то или общался с Зинаидой Михайловной, рассказывая ей о будущем – возможном будущем, – или развлекался с Оленькой.

Да, наши отношения с Олей развивались бурно, настолько бурно, что это уже начало вызывать у меня некоторые опасения. Проще говоря, она втрескалась по самые уши. В отличие от меня. За всю свою жизнь я любил только одну женщину (и люблю!) – мою жену. Остальные женщины могут мне нравиться, не нравиться, я могу их хотеть или не хотеть, но любить – нет. Ну да, вероятно, вот такой я ненормальный.

Оле я об этом, само собой, не говорил, но, похоже, она инстинктивно все это знала. И, как водится у многих умных женщин, довольствовалась тем, что ей доступно. Я имею в виду наши тайные встречи у меня в палате и… там, где придется. В ординаторской, в комнате отдыха и даже под лестницей, ведущей на второй этаж. Кстати, заметил: когда занимаешься сексом в тех местах, где тебя могут застать, – ощущения гораздо острее. И это не только у меня. Обычно инициатором таких быстрых и опасных соитий была как раз моя партнерша, с настойчивостью паучихи влекущая меня «под кусток». Видимо, она тоже чувствовала преступную прелесть этих наших соитий и от того возбуждалась выше всякого предела. Однажды даже сомлела в моих объятьях, когда мы с ней пристроились на пруду, за аккуратно постриженной оградой из кустарника.

Кстати сказать, ощущение ниже среднего – комары жрут мой голый зад, а я пытаюсь удержать в руках падающую вперед такую же голозадую подружку, уберегая от расцарапывания ветками ее милую мордашку.

Больше возле пруда я сексом не занимался, несмотря на все настойчивые поползновения Оли. Хватит! Уж лучше в палате, на узкой кроватке! Или у подоконника – тут тебе и вид голенькой подружки, и панорама вечернего города – все удобства и удовольствия. И главное – никаких комаров! У-у… ненавижу проклятых тварей!

Оля ничего не знала о моем происхождении. Со слов Зинаиды я знал, что девушка категорически отказалась доносить на меня ей, сказав, что больше шпионкой быть не хочет, «хучь убивайте, Зинаид Михалн!».

Зинаида тут же все просекла о нас с ней, о наших отношениях, но ничего по этому поводу не сказала, кроме того, что я не должен Оле ничего говорить. По понятным причинам, главную из которых она тоже не назвала. Если со мной в процессе «прогрессорства» что-то случится, Оля пострадать не должна. Она хорошая девочка, и пусть у нее будет немного счастья…

Кстати сказать, я ни разу не поинтересовался у Оли, как там у нее насчет предохранения! Ведь мы ничем таким не пользовались – я терпеть не могу резиновые изделия, тем более сделанные в 1970 году на заводе резинотехнической продукции. И больше всего по качеству материала напоминавшие противогаз.

Кроме всего прочего, каюсь, у меня было и есть эдакое шовинистическое понимание данной проблемы: женщина должна думать о предохранении сама. Это ее личное дело – предохраняться или нет. Если она желает зачатия по каким-либо причинам – желая иметь ребенка или намереваясь привязать к себе мужчину посредством ребенка, – значит, она берет ответственность на себя. Ребенок вообще такая штука, которая должна «изготавливаться» по обоюдному согласию обоих партнеров. Если ты решила за меня, будет у меня с тобой ребенок или нет, – значит, отвечаешь ты! И не надо кивать на то, что ты слабая женщина, и я сам должен был думать, когда вовремя не вытащил и все такое прочее. Не будь дурой, не делай опрометчивых шагов! Если ты оказалась настолько глупой, чтобы думать, что привяжешь меня рождением ребенка, то мне такая дура не нужна. Сегодня ты одну глупость сделала, завтра сделаешь еще одну – например, решишь, что я тебе теперь не нужен, а нужен тебе молоденький сосед. И что мне тогда? Убивать вас?

Но вообще-то я ни о чем таком тогда особо и не думал. Жил, как живется, – как в последний раз. Впитывая каждый подаренный мне судьбой день как последний. Наслаждался пусть и невкусной, зато сытной едой. Ощущением жизни, когда я отжимался от пола (иногда с хихикающей Оленькой на спине) и подтягивался на турнике, вкопанном на спортивной площадке больницы (да, да – там есть такое!). Наслаждался молодой, красивой и невероятно горячей женщиной, которая наслаждается мной. А впереди – странная, новая жизнь, полная неизвестности и неясных перспектив роста по социальной лестнице.

А почему бы не сделать карьеру писателя? Кем я был в той жизни? Воякой, битым-перебитым жизнью, да писателем средней руки, который занялся писаниной от скуки и вдруг понял, что это может стать неплохим приработком к не такой уж и большой пенсии. Одним среди многих, без всякой перспективы выбиться наверх, получить хотя бы одну экранизацию своих романов.

Как сказал один маститый коллега: «Этот поезд для одного». Время такое. Бумажная книга практически умерла, и выскочить писателю наверх совершенно нереально. А вот здесь, в мире Мухиной-Петринской, в мире «Оптимистической трагедии» и «Танкера “Дербент”» мои сказки для взрослых, уверен, будут востребованы! Только бы не ошибиться, только бы не напортачить… это тебе не «мир чистогана», не «звериный оскал капитализма» с его онанированием на «оттенки серого» и всякую такую лабуду. Тут сиськи-письки не пройдут. Тут надо осторожно!

В общем, одним прекрасным днем (ближе к вечеру, чтобы уж быть точным) я открыл дверцу «ГАЗ-24», она же «Волга», и уселся на пассажирское сиденье рядом с холеной, пахнущей «Шанелью» женщиной лет сорока от роду, чувствуя себя завзятым альфонсом. Из вещей у меня было несколько общих тетрадей, авторучка с запасными стержнями да купленные специально для меня штаны и рубашка. Обычные, простые, пахнущие свежей новой тканью и чистотой.

Ах да! Еще ботинки. Между прочим, импортные, чешские! До итальянских тут еще не доросли. Но удобные эти самые чешские, мягкие. Оценил!

Поворот ключа зажигания рукой с маникюром, взрев безумного газовского мотора, заставившего вздрогнуть весь кузов, и вот мы уже выезжаем из ворот больницы, по асфальтированной дорожке спускаясь к трассе.

Это конец города, самая его окраина. Дальше начинается подъем, и пошла дорога до Волгограда – 380 километров. Такая знакомая и незнакомая одновременно. Нет газовой заправки, нет всего того, что настроили здесь за сорок восемь лет будущей жизни.

Хорошо в старом Саратове! Точно, это город моего детства! Тенистый, еще не потерявший шарма старых волжских городов – этот Саратов я люблю. В отличие от Саратова моего времени, вобравшего в себя все худшее из так называемого прогресса – автомобильные пробки, грязь, хамство водителей и полное отсутствие перспективы в карьере. Этот город – живой, одновременно старый и молодой! В нем хочется не существовать, в нем хочется ЖИТЬ!