Когда из моих глаз полились слезы и я увидела, что Дороти тоже расплакалась, я убедила себя, что она – это в самом деле я. Ее слезы были моими слезами. Она плакала, а на самом деле плакала я, а ее карие глаза были моими карими глазами. Я обеими руками вытерла слезы, и кожа под глазами защипала. Потом, очень тихо, чтобы не мешать плачущему парню, я взяла сумку и ушла.

* * *

Я шла по обледеневшим лужам на тротуаре, и лед хрустел под моими ногами. Скоро будет снег. Подо льдом был другой мир: темный, тихий, неживой, в котором жили тени, заточенные между льдом и поверхностью.

Когда я вернулась домой, сразу пошла в ванную, чтобы не встречаться с Дейзи. Я заперла дверь и наполнила ванну водой. Во Флориде у нас не было ванны. Только душевая кабинка, очень тесная и неудобная, а на полке лежал кусок мыла с парой застрявших в нем, словно окурки в цветочном горшке, накладных ногтей.

Я сняла с себя всю одежду и бросила на пол. Я глянула в зеркало и осмотрела себя. Ребра так сильно торчали, что я могла их сосчитать. Волосы опускались до пупка. Я сочла их слишком длинными. Повинуясь странному порыву, я взяла ножницы, лежавшие рядом с раковиной, и подстригла волосы. Пару раз щелкнув ножницами, я поняла, что половина волос исчезла, длинные пряди рассыпались по полу, словно тела поверженных солдат на поле битвы. Я расчесала волосы, которые доставали теперь лишь до плеч, и решила, что так выгляжу намного лучше.

* * *

Когда вода нагрелась так, что зеркало совсем запотело, я легла в ванну. Посмотрела, как от воды поднимается пар. В комнате тут же наступила гробовая тишина. Она была такой громкой, что давила на перепонки, и в голове раздавался странный звон. Я закрыла глаза, задержала дыхание и очень медленно опустилась под воду. Я могла бы утопиться, знаете ли. Я могла бы умереть, доктор. Вам до меня все равно не было бы дела. Кто-то однажды сказал, что утонуть в горячей ванне – прекрасная смерть. Никакой крови, боли, крика. Вода залилась мне в уши. Когда мое тело оказалось полностью погруженным, легкие начали требовать воздуха. Я чувствовала, как в голове пульсирует кровь, как будто мозг нещадно лупил сознание с криком: «Дыши! Дыши!» Смерть была совсем рядом. Мне казалось, что внутри у меня все уже начало разрушаться. Я могла бы умереть и навсегда остаться вместе с Олли. Зачем медлить? Мне нужно утопиться. Точно. Прямо сейчас. Я высунула голову из воды, хватая ртом воздух. Тяжело дыша, я вытерла воду из глаз и огляделась. Ничего не изменилось. Я по-прежнему была жива.

* * *

Я заставила себя и других поверить в то, что не живу, что неспособна испытывать какие-либо чувства. На мои раны высыпался очередной пуд соли каждый чертов день. И никто, кроме меня, об этом понятия не имел. Так почему же я позволила незнакомому человеку увидеть, какая я внутри? Как я могла позволить себе расплакаться при нем? Мои ступни были мягкими и розовыми, словно только что родившиеся мышата. Взглянув на них, я снова погрузилась в воспоминания. О боже, опять. Образ из прошлого парил в голове, словно осенний лист, медленно падающий на землю.

* * *

– Посмотри на себя! Ты вся в грязи, Блю. Быстро мыться! – вскричал Олли.

Был теплый весенний день, и ливень смыл с улиц города всю грязь. Я надела купальник и резиновые сапоги и отправилась в парк бегать по лужам. Олли держал меня за руку, и мы бежали по парку сквозь дождь. Отец весь промок, и волосы прилипли к его лицу. Я подбирала грязь, мазала себе лицо и рычала, словно тигр. Когда с неба донеслись раскаты грома, я закричала громко-громко, и Олли потом жаловался, что оглох. Он подхватил меня, как будто я была совсем-совсем маленькой, и побежал домой. Пока он бежал, он тоже кричал, чтобы я не думала, что только я одна испугалась. Те немногие люди, что попадались нам на пути, застывали и с удивлением рассматривали нас.

– Но мне нравится этот купальник. Он синий!

– Знаю. Это ведь Дейзи его тебе подарила, помнишь? Хорошо, можешь не снимать.

– Можно мне немного горячего шоколада? – спросила я.

Олли рассмеялся:

– Что? Горячий шоколад? Ладно, будет тебе горячий шоколад. Но только пообещай, что как следует вымоешь лицо!

– Договорились.

Он вышел из ванной, а я стала водить руками по воде, чтобы были волны. Я смыла грязь с лица, от нее вода помутнела и окрасилась в коричневый цвет. Помню, что с перепугу вылила в ванну почти целую бутылку мыла. И тогда из грязной воды, как по волшебству, возникли миллионы крошечных переливающихся пузырьков. Вернулся Олли с двумя кружками, над которыми поднимался пар. Он протянул мою кружку и сел рядом с ванной, а я стала пить горячий шоколад, нежась в теплой мыльной воде.

* * *

Это был лучший горячий шоколад, который я когда-либо пробовала. С тех пор я больше не пила горячего шоколада никогда. Не хочу портить воспоминания о том прекрасном дне.

Я посмотрела на воду. И не смогла различить, где кончается она и начинаются мои слезы. А потом мне стало все равно. Чисто гипотетически я могла бы быть девочкой, которая наплакала себе целую ванну слез. Я вздохнула и закрыла глаза на мгновение. Потом вышла из ванны, схватила полотенце и вытерлась насухо. Обернулась в него. Вошла в свою комнату и надела пижаму. Остаток дня я провела в постели. Время от времени проводя пальцами по щеке, снова и снова проигрывая в голове всю эту сцену – с момента, как мы оба заплакали.

Я проснулась от жуткого грохота – кто-то распахнул входную дверь в нашу квартиру с такой силой, что та врезалась в стену. Так врезалась, что на секунду я подумала, что стена сейчас рухнет. Я села в кровати. Услышала, как двое людей отчаянно ругались. Один голос принадлежал Дейзи. Другой голос – глубокий и низкий – был мужским. Я поднялась с кровати и слегка приоткрыла дверь комнаты, очень осторожно, чтобы никто ничего не услышал.

В гостиной стоял Энтони – это ему принадлежал второй голос. Перед ним стояла плачущая Дейзи, и на лице ее была написана совершенная безысходность.

– Как ты могла, Дейзи! – кричал Энтони. – Вернуться через пять лет, сразу пойти ко мне требовать работу – которую я тебе, кстати говоря, дал, – и тут же спереть деньги из кассового аппарата? Причем это повторялось несколько недель! Ты вообще соображаешь, что делаешь? Ты себя считаешь самой бедной? Да ты ничем не хуже остальных живешь! Нам всем каждый цент путом и кровью достается! Дейзи, ты такая не одна! Черт тебя дери!

– Энтони… – сказала она, плача и пытаясь отдышаться, – да, я облажалась, ясно?! Облажалась! Я знаю это! Я лживая тварь, знаю сама! Я все тебе верну, если нужно! Я никогда не хотела красть деньги! Я… Я просто… Мне они очень нужны!

– Да ты же все спустила на наркотики! Вот в чем причина! Ты ведь не на еду эти деньги стырила, не на шмотки и все такое прочее! А на дерьмо, с которого слезть никак не можешь! Почему ты не можешь подумать о Блю?! Тебе больше никто не даст работу! Как, черт возьми, ты собираешься оплачивать квартиру? На что ты будешь есть? Ты вообще когда-нибудь думала о Блю? Хоть раз в жизни? Сначала Олли умирает, и ты тащишь ее за собой во Флориду. Там ты садишься на наркоту, а потом возвращаешься в Марлинвилл, потому что задолжала дилерам, и снова тащишь ребенка за собой! Ты когда-нибудь пыталась поставить себя на ее место? Пыталась?! Как ты ей объяснишь, что тебя выгнали с работы? Если ты не хочешь объяснить, то это сделаю я!