пересыхает изза его взгляда. Он такой… Прожигающий. Пробирается под кожу. Или, как минимум, под ткань.

Стараюсь идти грациозно и успокоить дыхание.

Вкладываю свою руку в протянутую мужскую, продолжая отмечать, что он все еще не может оторваться от меня и перестать разглядывать.

Это больше, чем безразличная проверка, достойно ли я выгляжу. Я чувствую его желание.

Роман гладит мою кисть и тянется губами к щеке.

Втягивает воздух, целует внезапно за ушком, посылая по телу мурашки.

Бог ты мой, он будто знает, что я таю от поцелуев в шею.

Его свободная рука ложится на мою талию и гладит.

— Ты дрожишь. Холодно или волнуешься?

Когда Роман отрывается от меня, чтобы заглянуть в лицо, я не могу не улыбаться. Он хмурится, между его бровей — складка.

— Волнуюсь, — его беспокойство так трогает, что я даже не хочу врать или кокетничать.

Затаив дыхание слежу, как он расстегивает пиджак и набрасывает на мои, покрытые мурашками, плечи. Меня тут же укутывает теплом и его запахом. Я сминаю подкладку, плотнее укутываясь.

Мне действительно не было холодно, но его галантность очаровывает.

— Не волнуйся. Тебя там никто не съест. А если попытаются — их съем я…

Роман подкрепляет слова своей фирменной белоснежной улыбкой, на которую я отвечаю своей.

Слова Романа расслабляют. Кажется, я зря себя накручивала столько времени. Спутница Багирова не будет проходит экзамен перед высшим светом. Это высший свет будет проходить экзамен перед ней.

Внезапно для себя я осознаю, что быть спутницей лучшего мужчины может быть просто приятно. Он вселяет в меня уверенность, которой не хватало весь вечер.

— Только сначала…

Из мыслей возвращает его же голос.

Он открывает заднюю дверь своего внедорожника, достает оттуда стопку листов и ручку.

— Это согласованный текст. Все твои замечания учтены.

Я киваю, смотря на пальцы, которые сжимают листы.

Ах точно, договор. Как я могла забыть? Очарование сразу же развеивается, возвращая в реальность.

Сомневаться поздно, но я все равно мандражирую, беря листы из рук Романа.

Кладу их на теплый капот, чувствую, что Роман подходит сзади, останавливается совсем близко и следит, как я росчерк за росчерком ставлю подписи на листах.

Страшно было поставить только первую, дальше уже на автомате.

Чувство такое, будто я прыгнула с обрыва в воду. Но пока полет не кажется страшным.

Закончив, выдыхаю, складываю листы в аккуратную стопку, стучу по капоту, распрямляюсь и поворачиваюсь, чтобы практически вжаться в мужское тело.

Запрокидываю голову и ловлю улыбку Романа.

Его руки пробираются под пиджак и уже привычно устраиваются на моем теле.

— Надеюсь на твою добросовестность, — мое деловое замечание заставляет его улыбнуться шире. Руки съезжают вниз на бедра.

— Вот черт… У тебя под платьем чтото есть? Скажи «да», иначе мы просто не доедем.

По моим щекам бьет жар. Дыхание перехватывает от такой наглости. Прикусываю язык, чтобы не шепнуть провокационное: «проверь». Хотя на самом деле хочу именно этого.

Он — мастер сбивать меня с мысли. Горечь изза необходимости подписывать бумажки моментально улетучивается.

— Это не прописано в договоре, но мы можем обсудить подробности в машине, лукаво заключаю я. Боюсь, еще немного и мою соседку с третьего этажа разорвет от любопытства, и она спустится знакомиться с тобой лично.

Роман скашивает взгляд и безошибочно находит окно, в котором практически прилипла к окну одна из главных сплетниц моего дома.

Ухмыляется, но не спорит.

Открывает для меня дверцу, помогает забраться на подножку и в салон.

Я устраиваюсь на кожаном сиденье, снимаю пиджак и протягиваю ему. Ловлю новый близкий изучающий взгляд.

— В губы тебя целовать нельзя, да? — он спрашивает, смотря в глаза. В его взгляде пляшут чертики, в которых я отчаянно влюбляюсь.

— Пожалей Варвару Павловну. Ей правда хватит впечатлений на сегодня.

На самом деле, мне не жалко соседку, к тому же в таком положении она ничего разглядеть не сумеет, но мне хочется слегка наказать Романа. Договорные отношения — это его идея. И я совсем не против, чтобы он сам в них разочаровался.

— Эх.

Он вздыхает искренне тяжело.

Захлопывает дверь, бросает подписанный договор обратно на заднее сиденье, туда же отправляет пиджак.

Обходит автомобиль, а я сжимаю колени и закусываю уголки губ. Теперь грудную клетку тревожит не только волнение изза предстоящего вечера, но и предвкушение, чем он для нас закончится…

Глава 17. Мирослава

Салон заполняет тихая мелодия, льющаяся из динамиков. Роман ведет автомобиль и время от времени поглядывает на меня. Каждый раз, когда наши взгляды встречаются — я отчегото смущаюсь и краснею. Дергаю вниз подол платья, постоянно поправляю ткань на груди и никак не могу успокоить внутреннюю дрожь.

— Должна ли я чтото знать о твоей семье? — задаю волнующий меня вопрос. На самом деле я понятия не имею есть ли у Романа братья или сестры, как зовут его родителей. За домашнее задание мне можно было бы поставить двойку, но дело в том, что он сам не просил изучить свое семейное древо.

— Ммм, дайка подумать, — Багиров тарабанит пальцами по рулю, вид у него задумчивый. — Когда представлю тебя брату и его жене, не удивляйся этому зефирному чуду. С Лялечкой лучше не вести интеллектуальных разговоров. О шмотках и цвете стен — да, о фьючерсах и опционах — нет.

— По правде говоря, я и сама не смогу поддержать тему о твоих фьючерсах и опционах, — фыркаю в ответ.

— В этом плане я немного утрирую, конечно, но в остальном, поверь, все именно так и есть. Про отца можешь не волноваться. Думаю, он после первого взгляда на тебя будет готов переписать завещание на твое имя. У него навязчивая мания выпереть меня в семейную жизнь. Спит и видит как я играю на заднем дворе с детьми, а женакрасавица в этот момент подает домашний лимонад.

По тону Романа сразу понятно, что его представление о счастливой жизни идут в разрез с желаниями отца. Но от того с какой насмешкой и небрежностью он говорит о семейной жизни, мне становится неприятно. Неужели женщины для него это лишь способ провести хорошо время?

— А ты чего хочешь? Ну, в плане женыкрасавицы, детей и домашнего лимонада, — интересуюсь, садясь полуоборотом к нему.

— Хочу, чтобы все оставили меня в покое и не лезли в мою жизнь, — его ответ звучит слишком резко. Мне даже кажется, что он в последний момент передумал и не договорил: «тебе это тоже касается».

— А твоя мать? Ты ничего не сказал о ней… — Чтобы не портить себе