Она в последний раз глянула, как там Саймон, и вскрикнула. Саймон двигался, и двигался быстро. Он был уже в нескольких футах от дома, как раз напротив двери, и смотрел на нее через окошко.

– Вот дерьмо! – взвизгнула Эмили, снова уставившись на мужчину за дверью.

На сей раз он стоял так близко, что ей были отлично видны три отростка толщиной с ее запястье, вздымающиеся над его головой. Господи Иисусе! Инопланетная тварь, должно быть, на крыше дома, подумала Эмили, отслеживая взглядом утыканные шипами усики, которые тянулись куда-то за водосточный желоб, идущий вдоль края крыши.

Взгляд Саймона был по-прежнему устремлен на маленькое окошко, а Эмили смотрела на Саймона, не в силах отвести взгляд, завороженная тем, что видит. Вот мышцы на лице мужчины конвульсивно дернулись раз… потом другой. Сухие, потрескавшиеся губы шевельнулись, вначале совсем незаметно, потом рот несколько раз открылся и закрылся снова. Эмили увидела, как метнулся за частоколом зубов белый, дряблый язык.

Саймон говорил.

Вначале он только пытался это сделать. Вылетавшие из его рта звуки были наполовину криком, а наполовину – невнятным бормотанием. Так звучит речь глухого, когда он старается внятно произносить фразы. Так ребенок пытается впервые выговорить трудное слово, раздельно проговаривая гласные и согласные.

– Дьэээтьикиыыы.

Эмили не могла понять, что за слово силится воспроизвести Саймон, слишком уж медленно и неразборчиво он говорил. Его рот перекосило, правая сторона верхней губы приподнялась, в то время как все остальное сохраняло полнейшую неподвижность. Будто под действием каких-то чудовищных чар Эмили наблюдала, как Саймон делает очередную попытку, на этот раз вроде бы лучше контролируя движения губ:

– Дьээткки.

Его бледное лицо не выражало ни расстройства, ни досады. Глаза по-прежнему смотрели строго вперед, тело было неподвижно. Снова пауза – и новая попытка. И хотя речь его по-прежнему оставалась невнятной, теперь Эмили прекрасно поняла, что он говорит.

– Д-детки. – Саймон прошептал это единственное слово, словно проверяя, как оно ощущается на языке и на губах.

Мысли Эмили заметались, она пыталась просчитать ситуацию: он что, пытается выманить их наружу? Тварь, которую журналистка заметила в потемках позади Саймона и которой, как она думала, принадлежали тянувшиеся к нему усики, казалась слишком массивной, слишком большой, чтобы уместиться в доме. Но зачем ей понадобился Саймон? Может, сама она слишком медлительна или хочет взять их живыми? Когда они только пришли сюда, Саймон передвигался по лужайке, ковыляя и спотыкаясь, но стоило только Эмили отвлечься, и он подошел к гравиевой дорожке перед входной дверью так же быстро, как любой обычный человек. Может, твари, которая им управляет, просто нужно время, чтобы освоиться и привыкнуть к телу, как человек привыкает к новому автомобилю? Какой бы ни была причина, эта тварь способна контролировать человека, забирая всю власть над его сознанием и функциями, управляя им так, словно он – всего лишь марионетка. Это говорило о совершенно новом уровне странностей… хуже того, это говорило о темном интеллекте, о разуме, у которого есть определенная цель.

– Детки! – внезапно воскликнул Саймон.

Сейчас он совершенно четко выговорил это слово и не прошептал, а, скорее, выкрикнул его. К Саймону вернулся голос, и в этом единственном слове звучало подлинное тепло. Эмили слышала в нем все те чувства, что обычно сквозили в голосе Саймона, когда тот обращался к Бену и Риа. Но его лицо оставалось бесстрастным и равнодушным, как у статуи, а черные трубки, приросшие к его спине, являли собой омерзительное напоминание о том, что, по сути, говорит не он. Саймон будто повторял запись, как механическое устройство, бездумно и безупречно воспроизводящее речь.

– Детки, – снова позвал он так громко, что сомнений не было: оба ребенка не смогут не услышать его крика. – Это я, папа. Идите скорее ко мне.

Эмили подалась прочь от двери. В дверном окошке ей по-прежнему был виден силуэт Саймона.

– Бен! Ри! Энн! Выходите! Все в порядке, папа тут.

Эхо голоса Саймона неслось по коридору и раздавалось по всему дому, разбивая тишину. И хотя в нем присутствовали все эмоции, с которыми отец обычно обращался к своим детям, он все равно звучал для Эмили фальшиво, как голос какого-то робота.

Низкий лай Тора, шлепанье лап и звуки шагов сообщили Эмили, что дети уже бегут к дверям.

– Папа? – раздался голос Рианнон за спиной Эмили.

Она обернулась и увидела девочку с фонариком в руках в противоположном конце коридора. Бен был с ней, рука сестры обнимала его хрупкую фигурку, и оба ребенка моргали, оказавшись в луче света.

– Боже, – пробормотала Эмили, когда внезапно пришло понимание. Этой твари нужны дети, и она пытается выманить их наружу при помощи отца. Тварь должна была знать, что с ними она, Эмили, которая ни за что не выйдет сама и не выдаст детей, а в доме до них никак не добраться. Значит, нужно, чтобы они вышли сами, тогда и Эмили тоже не заставит себя ждать. Но что, если выманить детей не удастся? Тогда тварь сообразит, как попасть в дом, это ведь только вопрос времени.

Тут в голову Эмили пришла еще более страшная мысль. Что, если Саймон до сих пор осознает, что с ним происходит? Осознает боль каждой кости, ломающейся в процессе перестройки организма, который инопланетный поработитель переделывает, приспосабливая под собственные нужды? Осознает, что его используют, чтобы выманить детей и… и что? Уничтожить их? Поглотить? Сделать такими же, как сам Саймон? Что, если он ничего не может противопоставить этому, порабощенный волей захватчика-пришельца, который полностью им управляет?

Эмили когда-то читала о птичке под названием сорокопут, которая, насадив свои жертвы на терновые шипы, потихоньку объедает их живьем, пока те не умрут. Журналистка то смотрела на тянущиеся от Саймона шипастые отростки, то искала в его побледневшем лице хоть малейший намек на того человека, которого она недавно узнала, – но видела только лишенные жизни глаза да марионеточную позу.

И она приняла мгновенное бесстрастное решение.

Твердым шагом пройдя по коридору, Эмили присела перед Рианнон и мальчиком на корточки. Бен так и отказывался на нее смотреть, пряча лицо на плече сестры, но Риа, стоя в тускло освещенном коридоре, ответила ей прямым взглядом. Эмили видела – девочка понимает, что должно произойти дальше. Возможно, на подсознательном уровне, но понимает.

Эмили глубоко вздохнула и заговорила, до последнего не зная, что именно она скажет:

– Ваш папа очень болен, – начала она. – Я знаю, вы слышите, как он вас зовет, и хотите к нему пойти, но он плохо себя чувствует. И я боюсь… – Она сделала паузу, ища верные слова: – Боюсь, что он нечаянно может и вас заразить. Поэтому мы с вами выберемся отсюда, а за папой вернемся, когда ему станет лучше. Ладно?

Рев Бена стал громче, и Рианнон крепче прижала брата к себе, шепча:

– Все хорошо, Бенни. Все в порядке. Папа поправится. А сейчас нужно идти с Эмили.