– Знаешь что, Лииз, твои наблюдения не всегда верны. Иногда все намного глубже, чем кажется на первый взгляд.

– Может, причины возникновения проблемы и не простые, а вот решения – да.

Томас с расстроенным видом сел на диван:

– Лииз, они ничего не понимают, и, видимо, ты тоже.

При виде того, как на глазах тает его броня, я тоже смягчилась:

– Может, я пойму, если ты объяснишь.

Он покачал головой и потер лицо:

– Она знала, что все так и будет. Поэтому заставила его дать обещание.

– Кто она? Камилла?

Томас резко вздернул голову, шокированный моим вопросом:

– Какого черта ты вспомнила про нее?

Я приблизилась к дивану и села.

– Так мы будем вместе работать над этим или нет?

– Будем.

– Тогда нам нужно друг другу доверять. Если между мной и выполнением задания что-то стоит, я от этого избавляюсь.

– Как от меня? – слегка улыбнулся Томас.

Я вспомнила наш спор в фитнес-зале и подивилась тому, откуда набралась решимости велеть ПООСу убираться с моего пути.

– Томас, тебе нужно с этим разобраться.

– С чем?

– С тем, что тебя мучает. Сойеру кажется, что это дело имеет для тебя слишком личный характер. Он прав?

Томас нахмурился:

– Сойер хотел заполучить это дело с того момента, как я преподнес его руководителю. Когда меня повысили до руководителя, а потом до ПООСа, он хотел того же.

– Это правда? Тебя повысили из-за прорыва в этом деле? Из-за того, что Трэвис начал встречаться с дочкой Эбернати?

Я молча ждала ответа.

С хмурым видом Томас осмотрелся по сторонам:

– По большей части, да. Но при этом я работал как каторжный.

– Тогда прекрати валять дурака. Давай уже привлечем эту парочку к сотрудничеству.

Томас встал и принялся расхаживать взад-вперед.

– Их привлечение означает, что придется уличить их во лжи, а проще всего действовать через моего младшего брата.

– Так сделай это.

– Ты знаешь, что не все так просто, – резко сказал Томас. – Не будь такой наивной.

– А ты знаешь, что нужно сделать. Не понимаю, почему ты так все усложняешь.

Томас задумался, потом снова сел рядом со мной. Он закрыл ладонью нос и рот, а потом прикрыл глаза.

– Хочешь об этом поговорить? – спросила я.

– Нет, – буркнул он.

– Правда не хочешь? – Я вздохнула. – Или мне пора настоять на этом?

Он уронил руки на колени и откинулся на диване:

– У нее был рак.

– У Камиллы?

– Нет, у моей матери.

Вдруг атмосфера в комнате стала такой тяжелой, что я не могла пошевелиться. Даже вздохнуть не могла, лишь слушать.

Под тяжестью плохих воспоминаний Томас уткнулся взглядом в пол.

– Перед смертью она поговорила с каждым из нас. Мне было тогда одиннадцать. Я очень много думал над ее словами. Я даже не могу… – Он тяжело вздохнул. – Не могу представить себе, каково ей было: она хотела сказать сыновьям все, чему собиралась научить их в этой жизни, но в запасе у нее было лишь несколько недель.

– А я не могу представить, каково было тебе.

Томас покачал головой:

– Каждое слово, которое она сказала или пыталась сказать, отпечаталось в моей памяти.

Я легла на подушки, подперев голову ладонью, а Томас в это время рассказывал, как его мать потянулась к нему, каким красивым был ее голос, хотя она едва могла говорить, и как сильно она любила его, даже в свои последние мгновения. Я задумалась над тем, что за женщина могла вырастить такого мужчину, как Томас, вместе с четырьмя другими мальчишками. Какой силой и любовью были пропитаны ее прощальные слова, что сыновья помнили их все детство. У меня даже горло перехватило.

Томас сдвинул брови:

– Она сказала: «Папе будет очень тяжело. Ты самый старший из братьев. Это нечестно, я понимаю, но все ложится на твои плечи. Не просто заботься о них, а будь хорошим братом».

Все еще опираясь головой на ладонь, я наблюдала, как на его лице сменялись различные эмоции. Я не могла поставить себя на его место, но я определенно ему сочувствовала и с трудом удержалась, чтобы не обнять его.

– Последнее, что я сказал матери: я постараюсь. Но то, как я собираюсь поступить с Трэвисом, совсем на это не похоже, черт подери.

– Так ли это? – с сомнением спросила я. – Вспомни, сколько ты работал над этим делом. За сколько ниточек тебе пришлось дернуть, чтобы Трэвиса решили завербовать, а не отправить за решетку.

– Мой отец – полицейский детектив в отставке. Ты знала об этом?

Томас посмотрел на меня своими грустными ореховыми глазами. Он полностью окунулся в прошлое, в свои семейные проблемы, им завладели чувство вины и разочарование.

Я уже не знала, может ли его история оказаться еще хуже. Мне стало страшно: вдруг он скажет, что был жертвой жестокого обращения.

Я покачала головой.

– Он… он бил тебя? – неуверенно спросила я.

Томас поморщился:

– Нет, ничего подобного. – Его взгляд стал рассеянным. – Папа на несколько лет выпал из жизни, но он хороший человек.

– Что ты имеешь в виду?

– Это случилось как раз после нашего прощального разговора с мамой. Я плакал в коридоре, рядом с дверью в спальню. Мне хотелось уединиться, чтобы братья не увидели. Я услышал, как мама просила папу бросить работу в участке и даже заставила пообещать, что мы не пойдем по его стопам. Она всегда очень гордилась его работой, но знала, что ее смерть слишком сильно скажется на нас, поэтому не хотела, чтобы из-за отцовской работы мы остались сиротами. Папа обожал свое дело, но все же дал ей обещание. Он знал, что мама права. Наша семья не пережила бы еще одной потери.

Томас потер губы большим пальцем.

– С Трентоном и Трэвисом это чуть не случилось. Они могли погибнуть в пожаре. И Эбби заодно.

– Твой отец об этом знает?

– Нет. Но случись с ними что, он бы этого не пережил.

Я коснулась его колена:

– Томас, из тебя вышел очень хороший федеральный агент.

– Они этого не поймут. – Он вздохнул. – Я все оставшееся детство пытался вести себя как взрослый. Лишился сна, гадая, кем еще могу стать. Я не мог позволить отцу нарушить клятву. Он слишком сильно любил маму. Я не мог так с ним поступить.

Я взяла его за руку. История Томаса оказалась намного печальнее, чем я думала. Я даже представить себе не могла, какие угрызения совести терзают его каждый день, ведь он обожал свою работу, но не должен был ступать на эту стезю.