Она не смотрит. Не смотрит.

Мотороллер не подводит. Он несётся так стремительно, что несколько зомби остаются у неё за спиной ещё раньше, чем успевают на неё среагировать. Но вот остальные… Эмбер чувствует себя магнитом, огромным притягательным магнитом из плоти и крови, к которому притягиваются куски железа – притягиваются, и притягиваются, и притягиваются… Однорукие, безобразные, покрытые струпьями и язвами, грязные, изуродованные своей нежизнью-несмертью, своим странным раем, как сказала Дженни на вечеринке.

Их руки скользят по багажнику, срываются с самоката, не успевают схватить. Кто-то бросается прямо на неё – Эмбер успевает пригнуться. Её дёргают за жилетку, от звука рвущейся ткани по коже пробегают мурашки, всё внутри сводит, как если бы кто-то вёл ногтём по стеклу, но ничего не происходит, ей в очередной раз бесконечно везёт.

Ворота открываются, и Эмбер въезжает в них, понимая, что ещё немного – и уронит голову прямо на руль. Судя по топоту, живые мертвецы бегут следом за ней, но Лилит – снова Лилит! – моментально оказывается рядом и в несколько выстрелов расставляет все точки.

Эмбер, наверное, до конца жизни будет сниться этот разочарованный вой.

Дрожь начинается с пальцев и за секунду распространяется по всему телу. Эмбер с трудом разжимает хватку на руле, с трудом соскальзывает с сиденья, с трудом отлепляется от мотороллера.

– Ты в порядке? – кричит ей высокий мужчина со стянутыми в хвост волосами, не спуская глаз с оставшихся ворот (над теми, из которых ещё никто не вернулся, горят красные лампы, их две, так что Эмбер, выходит, снова вторая).

Вместо ответа она только взмахивает рукой. Она не знает этого мужчину и не горит желанием разговаривать с незнакомцами.

Лилит тормошит её, как тряпичную куклу.

– Тебя не укусили? Не укусили?

Эмбер качает головой.

– Кажется, нет.

Во всяком случае, она не чувствует боли. Повреждений на ней, кажется, тоже нет, и Лилит только хмыкает, показывая ей лоскут, практически вырванный из жилетки. Он болтается на считанных нитках, а на нём, в свою очередь, болтаются чьи-то жёлтые зубы. Целая челюсть.

У живых мертвецов очень плохо с соединительными тканями, если выражаться как в книгах.

Они разваливаются на части, если говорить по-простому.

Эмбер начинает тошнить.

Чтобы отвлечься, она вертит головой по сторонам. Она действительно вторая – журналисты к ней не бегут, они нестройной толпой гомонят вокруг того, кто уже финишировал, подпрыгивают, пытаясь до него дотянуться, скрывают его ото всех. Эмбер видит только светлую макушку, только резкие движения, только ярко-розовый шлем, болтающийся в правой руке.

– Это Вик, – поясняет Лилит, проследив за её взглядом. Она замирает рядом, готовая подстраховать, если что, но Эмбер не хочется, чтобы её страховали.

Ничего страшного, подумаешь, просто мир у неё перед глазами немного плывёт.

– Он не справился с управлением, – вполголоса продолжает Лилит. – На повороте мертвец вцепился ему в заднее колесо, его растёрло в кашу, конечно, но мотоцикл занесло. Он врезался в ограждение, запутался в сетке. Выпутывать его Вик не стал, не хотел терять время и проигрывать, прошёл остаток трассы бегом.

– Он всегда хорошо бегал, – отвечает Эмбер.

Больше того, когда-то они бегали вместе.

Она продолжает смотреть и не отводит взгляд даже тогда, когда толпа журналистов чуть расступается и он, случайно повернув голову, бросает взгляд в её сторону. Это длится недолго, считанную долю секунды, а потом к нему шагает Антонио, и его широкополая шляпа скрывает Вика от Эмбер.

Секунду спустя открываются третьи ворота, и вылетающей из узкого финишного коридорчика Нине с трудом удаётся остановить свой велосипед до того, как он врежется в кого-то из журналистов. Мужчина с длинными волосами одобрительно вскидывает руку вверх – молодец, добралась! Её красное лицо лоснится от пота, но в остальном Нина выглядит целой и невредимой, почти спокойной, как будто вернулась с долгой и тяжёлой, но тем не менее приятной прогулки.

Эмбер ей немного завидует.

Спрыгнув с велосипеда, Нина опускает подножку и замирает, наклонившись и уперев руки в колени. Она пытается отдышаться, и журналисты её не трогают. Пришла третьей, получит свои деньги (можно поспорить, в какой валюте – и всё равно, конечно, не угадать), но во всём остальном не представляет ни малейшего интереса. Эмбер помнит: Нина попала сюда, потому что заключила пари – то ли с друзьями, то ли с родителями, то ли с любовником, и, возможно, вторая сторона сейчас кусает локти где-то там на трибунах, потому что со своим пари Нина справляется на отлично.

Она распрямляется, собираясь подойти к Эмбер и что-то сказать, но не успевает: распахиваются четвёртые ворота.

Им, возможно, лучше было бы остаться закрытыми.

Джулиан выходит из финишного створа, шатаясь. Он зажимает живот, и кровь струится у него между пальцами – тёмная, густая, тягучая. Его лицо больше не выглядит ни лоснящимся, ни холёным, на нём нет ничего, что говорило бы о жажде денег и славы, только одно желание – выжить.

Его губы складываются в улыбку, но эта улыбка не кажется Эмбер осмысленной.

Антонио шагает к нему.

– Джулиан? – мягко говорит он, заводя руку за спину, и со своего ракурса Эмбер видит, как пухлая короткопалая рука ложится на рукоять пистолета, заткнутого за пояс.

Джулиан поднимает голову и несколько секунд смотрит на Антонио пустыми глазами, а потом его начинает трясти. Розовая пена пузырится у него на губах, стекает на подбородок, он отрывает руки от живота и тянет вперёд, и сквозь разорванную футболку яснее ясного видны следы челюстей.

Антонио вынимает пистолет.

– Не смотри, – напряжённо, сквозь зубы шепчет Лилит.

Эмбер смотрит.

Время застывает, как тогда, у лужи крови на сером асфальте, и небо над головой становится серым, и всё вокруг становится серым, а трибуны замолкают, как будто кто-то неожиданно стёр их с лица земли, выключил громкость на старом шипящем магнитофоне – тоже сером, – и Антонио стреляет ровно тогда, когда Джулиан, потеряв власть над себой и оскалившись, беззвучно бросается на него.

Звук выстрела снимает оцепенение, серый цвет уходит, шум трибун возвращается, Антонио убирает пистолет и вытирает кровь с лица, журналисты больше не виснут на Вике, Эмбер оборачивается.

– В этот раз… Это не было волнением перед стартом, – хрипло говорит она, глядя Лилит прямо в глаза. – И нежеланием проиграть тоже не было. Мне было страшно. По-настоящему страшно.

Лилит обнимает её.

– Я знаю.

Почему-то это звучит как «прости».

На каблуках Лисса одного роста с Виком, но каким-то образом она всё равно умудряется смотреть на него снизу вверх.