К слову, с этой же целью воев с самострелами страхуют также по десятку лучших лучников, опять-таки из числа ельчан… Шансов-то у них, конечно, маловато, враг может заметить даже осторожное движение по снегу, да и арбалетный спуск далеко не бесшумный, он похож на хлопок ладонями, а уж если бить залпом! Но в то же время замершие половцы – или кто там у них в дозоре? – сидят в большинстве своем лицом к огню. А кто и смотрит в сторону леса, тот после яркого света пламени не способен сразу различить в темноте осторожное движение крадущихся ратников… Также и со звуком спуска тетивы самострела – дозоры располагаются на значительном удалении друг от друга, метров примерно за двести – двести пятьдесят. Конечно, если очень старательно вслушиваться, можно многое расслышать, но, в сущности, на подобной дистанции тяжело уловить даже вскрик боли. И я уверен, что из поганых сейчас никто не напрягает слух в надежде различить хитрого и умелого врага, приближающегося к ним в ночи…

Ну а если все-таки ничего не получится, и дозор поднимет шум, все равно постараемся как можно быстрее, одним рывком преодолеть разделяющее нас с татарским лагерем расстояние на лыжах. Правда, ворог к тому моменту уже успеет проснуться, облачиться в броню и вооружиться, но тут уж ничего не попишешь – как пойдет, так пойдет.

– Смотри, Егор, – мое внимание привлек Микула, в силу доброты душевной уже давно переставший сердиться за наше бездействие вблизи шатра Батыя, – справа вон, подали наши сигнал!

И действительно, у костра третьего татарского дозора (если считать от стоящего строго напротив нас) кто-то взял горящую головешку в руки и трижды провел ею перед собой на уровне груди. Молодцы ельчане, справились бесшумно! И ведь снова отличился бродник Ждан, возглавивший ушедшую направо группу на правах прирожденного «пластуна», с его собственных слов много раз участвовавшего в угоне лошадей у половцев…

– Ну, теперь следим за третьим дозором слева.

На ельчан сегодня возложили очень ответственную миссию, ведь истреблением двух татарских дозоров их задача не заканчивается. В случае первоначального успеха обе группы должны пройти вперед, за линию постов, зайдя в тыл к противнику со стороны лагеря, то есть с кажущейся ворогу безопасной стороны, приблизиться на сто шагов и вновь обстрелять в два залпа (а если нужно, то лучники добавят третий, добивающий) всех, кто окажется подсвечен пламенем костров. Благо, что поганые действительно хорошо различимы в свете огня…

Так вот, всего мы решили уничтожить шесть постов по направлению будущей атаки. Остальные дозоры уже вряд ли засекут движение дружины на расстоянии, превышающем шестьсот метров от маршрута следования колонны лыжников. И Ждан только что подал условный сигнал: его группа с задачей справилась!

…А вот в сторону третьего слева костра нам с Микулой пришлось напряженно вглядываться на протяжении четверти часа, не меньше. Причем вечностью нам показались не то что каждая минута протяжного ожидания, а едва ли не каждые десять секунд! Поначалу все казалось, что вот-вот, и ельчане подадут нам сигнал (во второй группе, кстати, пошли и братья-половчане), но его все не было… И вера в лучший для нас исход становилась все слабее с каждым разом, когда думалось: ну вот, еще чуть-чуть! – да ничего после…

Понять, что происходит у костров, практически невозможно – за триста метров от кромки леса мне различимо лишь какое-то слабое движение у огня, не более того. Ну хоть тревогу татары еще не подняли – и то хлеб! Но после первых четырех залпов – тех самых слитных хлопков спуска арбалетной тетивы, раздавшихся в самом начале, – мой слух ничего подобного различить уже не смог. Разве что короткие, едва слышимые вскрики тех, кого настигла оперенная смерть – казалось бы, достаточно громкие и отчетливые в ночной тишине, но… Никакой реакции на них не последовало. Не затрубили рожки, не раздалось отчаянных яростных воплей дозорных, заметивших опасность, – ничего! Видимо, «собачья вахта» в предрассветные часы, когда спать хочется просто невыносимо, да сильный мороз притупили восприятие степняков, проворонивших опасность.

Однако почему тогда половчане все еще не подали сигнал?!

Наконец, когда мое терпение (очевидно, как и терпение нервно переминающегося на ногах Микулы!) было уже на пределе, мы оба увидели мерцающий, отделившийся от третьего слева костра огонек, направленный к лесной опушке и трижды мигнувший нам, приглашая следовать вперед!

– Сигнал! Все, братцы, пошли, пошли!

– Пошли!

– Давай, понемножку…

– Не шумим!

Мой окрик быстро расходится по цепочке воев, и тут же лес словно оживает хрустом снега под лыжами да шорохом двинувшихся вперед воев! Лязганья металла практически не слышно: мою идею (беспощадный плагиат) попрыгать на месте, чтобы определить, что звенит, и получше закрепить да затянуть, гриди оценили. А уж с какой скоростью они ломанулись вперед, стараясь согреться на бегу!

…Возвращения гонца прошлой ночью мы так и не дождались, но на рассвете нас, уже изрядно измаявшихся, обрадовал двойной сигнал с надвратной башни: гарнизон решился на вылазку!

При этом, как я и предполагал, световой день прошел без боевой активности: китайцы и подчиненная им мокша до самых сумерек провозились с тремя крупными требушетами да десятком катапульт поменьше. Вдобавок ворог заготовил десятка три лестниц и даже крытый таран, в то время как несколько сотен покоренных старательно исследовали подступы к крепости на предмет волчьих ям.

Поначалу татары не приближались к стенам детинца на расстояние полета стрелы. Однако когда все доступные ямы уже обнаружили «щупами» (в их роли убедительно выступили копья) и закидали вязанками хвороста, поганые, подняв щиты над головами, двинулись вперед и таки дошли практически до рва! Потеряв под обстрелом (к слову, не очень-то и сильным, что навело меня на определенные мысли!) сколько-то нукеров, они окончательно решили вопрос с волчьими ямами, подготовившись к будущему штурму.

Но ведь это же ощутимо изменило расклад на готовящуюся атаку! И, едва дождавшись сумерек, я отправил в Пронск уже второго гонца – скорректировать план. Предложения были озвучены следующие: небольшая группа в сотню-полторы воев ближе к рассвету покидает град ходом, ведущим к реке, после чего перемещается в крепостной ров и дожидается начала нашей атаки. Затем, как только ратники заслышат шум боя, они бегом устремляются к линии рогаток и стараются по максимуму снести заграждение, раскидав его в стороны. В это же время защитники града открывают ворота, забрасывают ров у подошвы башни заранее запасенным хворостом, бревнами, мешками с землей и даже снегом, сталкивают вниз груженые телеги, а поверху оперативно накидывают настил! И затем из детинца вылетает максимальное число всадников, прорывающихся по направлению к ханскому шатру расчищенным от рогаток коридором! При этом хотя бы полсотни верховых (из числа севших на лошадей ополченцев) сжигают уже построенные катапульты! А с противоположной от нас оконечности леса выходят и вступают в бой те пешие ратники, на кого верных боевых коней как раз не хватило, если такие вообще найдутся…