Давно была забыта лекция «Введение в методы кодирования и логики действия цифровой электронно-вычислительной машины». Филлис давно погрузилась в экзотические дебри топологии — дифференциальные множества, теорема Бетти и свойства евклидова пространства и так далее и тому подобное. Тема ее дипломной работы по загадочности напоминала положения проективной геометрии. Работа, по словам Филлис, была посвящена «топологической классификации измерений, больше двух».

— И до каких величин могут возрастать значения этих измерений?

— До энной степени, это же ясно.

— То есть?.. Не могу себе этого представить.

— Числа не нуждаются в том, чтобы их понимали. Они сами по себе. Значения чисел могут возрастать до бесконечности. Интересно, правда? И красиво.

— Для тебя, может быть, и красиво. Но от такой красоты можно свихнуться.

— Знаешь, я начинаю думать, что Риман кое в чем был не прав.

— Тот самый Риман, что разработал теорию так называемых римановых пространств? Ты собираешься его опровергнуть? Девочка, не далеко ли ты хватила?

— Он бы не стал возражать. Сын лютеранского пастора, он и сам был святой человек. Жаль только, в тридцать девять он умер от туберкулеза, оставив кучу заметок и записных книжек. По общей теории относительности. Вселенная представляет собой Риманово пространство.

В глазах Филлис застыло выражение отчужденности и твердости, с какой она оберегала круг своих самых близких людей. Оуэн пока не попадал в этот круг, как ни сводили их общество и физиология. Они плыли по бурным и мутным водам житейского моря, но Филлис всегда помнила о волшебной стране Аркадии, населенной людьми высокой духовности, будь то математики или поэты, Спенсер или Кантор, Хилберт или Китс, к которым всей душой был привязан Кембридж. Эта привязанность не всегда приводит к творческим свершениям, за которые художника и мыслителя приучают смотреть на реальный мир как на место временной ссылки.

Пока Филлис путешествовала по кривизне Римановых пространств, Оуэн занимался практическими предметами, принесшими ему диплом инженера-электронщика, — анализом состояния электрических цепей при высоких напряжениях, рассмотрением систем сопротивлений и усилителей, обзором фотоэлектрических преобразователей и изоляторов, изучением формул, в соответствии с которыми невидимые электроны проделывали свою полезную работу.

В ходе преддипломной практики Оуэну довелось совершить поездку в Уотхэм и побывать в компании «Рэйтеон». Несколько раз он работал и в Гарвардском вычислительном центре, где царил массивный «Марк-1». Американские полицейские силы в Корее увязали в кровавом месиве, но Оуэн и его соученики были освобождены от призыва на воинскую службу, для чего им пришлось сдать государственный экзамен, провалить который умудрился бы разве что полный кретин. Отныне войны будут выигрывать электронные мозги. «Ай-би-эм» спешно набирала людскую силу, чтобы противостоять триумфу УНИВАКа, разработанного корпорацией «Ремингтон рэнд». На рынке техники и военной промышленности занималась заря компьютерной эры. Головокружительные успехи новых технологий опережали знания и возможности преподавателей электроинженерии. Нервные клетки Оуэна начали страдать от перегрузки. И это было как сообщение, пробившееся сквозь атмосферные помехи, — слова Филлис, сказанные ею через неделю после защиты дипломной работы, ставящей под сомнение некоторые тонкости Римановой топологии (за оригинальность и смелость выдвинутых положений работу превозносили до небес).

Они сидели в небольшом и дымном ресторанчике за столиком для двоих за два дня до отъезда Оуэна домой: он решил провести последнее лето с топографической бригадой и еще раз посмотреть, как будет реагировать Эльза на его ухаживания.

— Родители не слезают с меня — хотят знать, как я собираюсь устраивать жизнь. Чтобы отвязались, я сказала, что мы с тобой помолвлены.

— Помолвлены? — Кровь ударила в лицо Оуэну. Он подумал о своей жизни, единственной и неповторимой.

— А разве нет, малыш? Ты столько раз заговаривал об этом. — Она вызывающе заглянула ему в глаза.

Да, чтобы убедить Филлис в своей преданности, он не раз пускался в рассуждения об их совместной жизни. Но он не припоминал, чтобы делал ей предложение: боялся, что она откажет и его трудоемкое завоевание на этом фронте пойдет насмарку.

— Да, да, помолвлены, — пробормотал он. — Здорово, правда.

Интересно, что сказала бы его мама? Что сказала бы Эльза? Ну что ж, пусть будет как будет. В природе все течет, все изменяется, и МТИ убедил его в этом.

Еще учась на первом курсе, Оуэн побывал в гостях у Филлис и познакомился с ее родителями. Дом семейства Гудхью стоял на тенистой Кембридж-стрит, в месте тихом, пока автомобилисты не обнаружили, что через эту улицу лежит кратчайший путь между Гарден-стрит и Массачусетс-авеню.

Дом, занимавший большую часть узкого участка, был весь набит книгами. Книжные полки заполнили все лестницы и громоздились в коридорах третьего этажа. Комнаты здесь сдавались студентам, пока Филлис не повзрослела и присутствие молодых мужчин в доме сделалось нежелательным. Одну из этих комнат до своего отъезда в Андовер оккупировал Колин, младший брат Филлис. К кровати, платяному шкафчику и дубовому письменному столику он добавил радиоприемник с пластмассовым корпусом, проигрыватель на 45 оборотов в минуту, собранные модели военной техники времен Второй мировой войны, слегка отдающие потом свитера и несколько некрашеных книжных полок из сосновых досок. На полках в беспорядке стояли сборники комиксов про Бэтмена и Пластмассового Человечка, тетради с итогами бейсбольных соревнований, журналы научной фантастики, учебники и выпущенная «Тенистым холмом» пятнадцатитомная детская энциклопедия с корешками всех цветов радуги. У матери Оуэна было лишь несколько книг, да еще она была записана в элтоновскую публичную библиотеку, куда ездила из Уиллоу на трамвае. Но устрашающее количество книг мистера Гудхью напоминало грибковые наросты — книги проникали в каждую щель.

Ростом Филлис была выше родителей. Оуэну чудилось что-то эротическое в том, как она наклоняла голову, чтобы казаться ниже. Высокие груди лишь подчеркивали стройность ее фигуры. Крупные пряди темно-русых волос закрывали тонкую шею. Такого же цвета растительность была у нее под мышками и внизу живота. Полнокровное, изобилующее гормонами тело Филлис было произведено на свет парой тонких худосочных людей. Супруги Гудхью, по всей видимости, вообще не задумывались над тем, что такое человеческая плоть. Одевались они неизменно в шерстяные вещи мышиного цвета. Хозяйка дома — звали ее Кэролайна — носила прямые юбки, коричневые туфли на низких каблуках и джемпера на пуговицах, которые никогда не застегивались, так что одна пола была всегда ниже другой. Светло-русые волосы и отсутствующий вид делали ее похожей на дочь, но в отличие от той было в ней какое-то нетерпение, привычка прерывать собеседника, если он говорил медленно и к тому же очевидные, на ее взгляд, вещи.

— У вас в доме… — начал Оуэн, первый раз придя в гости к Гудхью и дивясь множеству дорогих вещей, лепнине на потолке, двойным дверям с начищенными ручками, лестницам из орехового дерева, взбегающим на площадки с высокими окнами, сквозь матовые стекла которых просвечивал тусклый свет.