– Вам так кажется? – растерянно прозвучало в ответ, и я сразу же понял, что моя собеседница – совсем еще юная особа.

– Именно так, – усилил я нажим, – имея в виду особое содержание данных документов. Вы ведь наверняка представляете, о чем в них идет речь?

– В общих чертах, – пролепетала собеседница, – очень общих.

Она помолчала несколько секунд, будто обдумывая контраргументы, и теперь голос ее зазвучал более уверенно.

– Кажется, вы, сударь, вознамерились самостоятельно разгадать эту историческую шараду? Я права?

– Именно так! – не стал я скрывать очевидное. – Согласитесь, стоимостное выражение того о чем идет речь, во многие тысячи раз больше предлагаемого вознаграждения!

– Но неужели вы думаете, – услышал я в ответ, – что каждый раз, покупая билет игры «бинго», заранее гарантируете себе выигрыш? Если так, то вы, любезный, законченный… глупец, – подобрала она, запнувшись, соответствующее слово.

– Это мы еще посмотрим, кто есть кто! – обиженно взвился я. – И гарантирую, что расколочу эту загадку в любом случае и при любых обстоятельствах!

К сожалению, я из той распространенной в России породы мужчин, которые вначале говорят и делают, а потом уже начинают думать.

– Ха, – издевательски прозвучало из трубки, – вы, кажется, не слишком отчетливо представляете себе, за что беретесь. Впрочем, вольному – воля, прощенному – рай. Буду с нетерпением ждать от вас известий о находках. Запишите на всякий случай мой парижский телефон, поскольку пользоваться этим номером я буду недолго…

– Диктуйте, – скосил я глаз на магнитофон, на всякий случай убедившись, что тот исправно мотает пленку. – Уже записываю.

Девушка, чуть картавя, отчеканила длинный номер мобильного и, бросив на прощание игривое «о'ревуар», отключилась.

Немного остыв после столь импульсивного разговора, я с запозданием дал себе подзатыльник. Мне, дураку, следовало лишь установить дружеский контакт и прояснить степень осведомленности француженки. Вместо этого, даже не узнав ее имени, ввязался в какой-то глупый, никому не нужный спор. Зачем-то завел речь о деньгах. Отдал бы ей вторую папку-дубликат с ксерокопиями бесплатно. Глядишь, в качестве ответного жеста доброй воли и мне бы что-нибудь перепало. Кто знает, какими сведениями в действительности располагает эта французская пигалица.

Вечерний этот разговор я вспоминал еще не раз, даже прокручивал запись, и постепенно успокоился. Все равно какая-то там русскоязычная девчонка из Франции, даже если вновь отыщет того старикана, не сможет провести поиски результативнее, чем коренной россиянин. Завзятый грибник, прекрасно ориентирующийся в любом незнакомом лесу, я был абсолютно убежден в том, что поиски даже столь хитро запрятанного клада мне вполне по плечу.

В то же время было предельно понятно, что я оказался в том же положении, что и Яковлев с Кочубеем полторы сотни лет тому назад. Было ясно, что клад гренадера где-то лежит. Не менее ясно было и то, что ни в окрестностях Александрии, ни вблизи Цурьково его, скорее всего, не зарывали. Но где же тогда? Эта мысль, буквально въевшись в мозги, терзала меня. Я вставал с нею, ехал на работу и возвращался обратно, размышляя только о том, где проклятые французы припрятали золотишко.

Постепенно мои поначалу слабо структурированные мысли все же обрели некоторую стройность и направленность. Появилось понимание того, что предмет моих изысканий следует знать гораздо лучше. В один прекрасный момент со всей очевидностью стало несомненно, что придется изучить всю Отечественную войну от первого до последнего дня. Рассуждения мои базировались на некоторых чисто логических посылах. Первое. Сам Семашко, наиболее активный участник всех производимых поисков, в закладке монет не участвовал. Гренадер же, поневоле опасаясь столь рьяного кладоискателя, мог с самого начала сообщать тому заведомо недостоверные сведения.

Будь я на его месте, я бы так себя и вел. Ни в коем случае нельзя было заранее раскрывать карты и прилюдно указывать пальцем то место, где лежали собственноручно припрятанные им денежки. Ведь стоило кому-либо из сопровождавших француза лиц прознать, что золото лежит в двух шагах

от какого-то куста, как у гренадера могли начаться большие неприятности. И ему следовало вести себя крайне осторожно. Так что весьма возможно, что он изначально насытил и свой рассказ, а заодно и карту, некой ложной информацией. И едва я утвердился в этой мысли, как весь мой кладоиска-тельский энтузиазм начал таять.

– Батюшки-светы, – думал я, вновь и вновь перечитывая письмо посланника Панина, – так здесь же могло быть вовсе все не так, как об этом пишет уважаемый граф. Если гренадер в чем-то обманул Семашко, а тот, не будучи после войны в России, мог с чистой совестью передать его вранье слегка обнищавшему Салеге, который, по простоте душевной, ввел в заблуждение Панина? Наш атташе, в свою очередь, сбил с толку главного контрразведчика Бенкендорфа, который затем неправильно ориентировал и Яковлева. В результате случилось то, что случилось: объект поиска так и остался в земле. И произошло это вовсе не потому, что наши офицеры плохо искали, а потому, что в системе основополагающих сведений о спрятанных деньгах изначально присутствовала некая дезинформация. Короче говоря, все наши поиски тоже были обречены на неудачу!

С этой грустной вестью я и направился к Михаилу, ибо носить в себе столь удручающую догадку было просто невыносимо. Как говорится, раздели беду с другом, и головной боли станет меньше.

– Что же ты заранее не позвонил? – накинулся Михаил, едва увидев меня на пороге. – Я бы тебя кое-чем озадачил.

– Что еще случилось?

– Да жена, понимаешь, на вечернем дежурстве осталась, и дома сразу питаться стало нечем.

– Так уж и нечем, – не поверил я,- в твоей-то берлоге? Да если хорошенько поскрести по углам, то у тебя солдата с ружьем можно отыскать.

– Ты скажешь! – недовольно сморщился Воркунов, пропуская меня вовнутрь. – Сам посмотри, в холодильнике хоть шаром покати.

– Ну и посмотрим, – присел я около старенькой «Бирюсы». – Бьюсь об заклад, у тебя тут еды на маленький банкет.

Пространство его холодильника и в самом деле представляло собой некую охлажденную пустошь, но кое-где, по углам, можно было отыскать частички былого изобилия. Четверть пакета молока, пара яиц, одинокая сосиска. В самом дальнем уголке затерялся крохотный кусочек сливочного масла и брусочек совершенно окаменевшего сыра.

– Что я говорил, – присел рядом со мной Михаил, – погрызть совершенно нечего.

– Наоборот, – указал я на отложенные в сторону находки,.- на приличный ужин вполне достаточно. Мука у тебя найдется?

– Есть немного, – указал он на висящую над холодильником полку.

– Тогда мы спасены, – перенес я найденные продукты на стол. – Сейчас мы с тобой сделаем мексиканский омлет.

– Почему это мексиканский? – подозрительно прищурился Михаил.