Она продолжала плакать, цепляясь за его рубашку, чтобы не упасть.

Сообразив, что должен поддержать ее, он обвил руками ее талию и прижал к себе.

— Изольда, — пробормотал он, касаясь губами ее волос и лаская на языке ее имя, — не плачь, милая, прошу тебя.

Его нежность, казалось, встряхнула ее, и она еще сильнее прижалась к нему.

Он провел руками вверх по ее спине, подобрал волосы и, обхватив ее затылок, наклонился к лицу и поцеловал в мокрые щеки.

— Пожалуйста, Кристиан, — умоляла она, — не дай этому произойти. Поверь мне, когда я говорю, что Шарлотта врет. Какая мать сможет утаивать такую информацию в течение тридцати двух лет?

— А что хорошего это знание могло принести мне?

— Кристиан, она умеет разглядеть перспективы!

— Может быть, — неуверенно сказал он. Ему хотелось поверить, что она права. Но он не мог. Пока не мог.

— А может, и нет, — добавил он так же неуверенно. — Но независимо от того, чем все это закончится, мы с тобой оказались в очень странной ситуации. Особенно, если в это вмешается пресса.

— К черту прессу! Я устала оттого, что моей жизнью управляет общественное мнение! — горячо воскликнула она.

— Нет, Изольда, посмотри на это с общественной точки зрения. Мы — влюбленные? Или брат и сестра? Или, хуже того, и то, и другое? Новости о наших отношениях и об этом скандале с рождением способны причинить нескончаемые неприятности всем, кто причастен к этому.

Изольда уткнулась лицом в его рубашку.

— Не-е-е-т, — вырвалось из глубины ее души. Ему хотелось умереть.

— О, Изольда, — проговорил он, качая ее в своих руках, как будто она была маленьким, испуганным ребенком, — что бы там ни было, ты слишком дорога мне, чтобы причинять тебе такую боль.

— Но ведь ты делаешь это! — воскликнула она и, отпрянув назад, испытующе посмотрела на него. — Кристиан, просто невозможно, чтобы ты был моим братом! Неужели ты не видишь? Ты мне послан Богом! Мы созданы друг для друга. Мы принадлежим друг другу не как брат и сестра, а как муж и жена!

Несмотря на внутренние мучения, Кристиан заставил себя набраться мужества.

— Изольда, в данный момент я даже не знаю, кто я.

— Зато я знаю.

— Скажи мне тогда.

— Ты моя вторая половина.

Он услышал собственные слова, которые сказал ей вчера. Повинуясь порыву, Изольда приникла поцелуем к его губам, и на мгновение Кристиан потерял разум. На него обрушилась лавина запретных чувств. Она все более настойчиво прижималась губами к его губам, и, обжигая своим дыханием, покусывала, пытаясь раздвинуть их и побудить его к поцелую.

Выдержать это было невозможно.

Испугавшись, что он не устоит и поцелует свою сестру, он грубо оттолкнул ее от себя и спустился на несколько ступенек вниз. Его сердце бешено колотилось, дыхание было тяжелым и сбивчивым.

Хватаясь за балюстраду, Изольда опустилась на колени.

— Нам нельзя этого делать. Нельзя, — сказал он и, не осмеливаясь оглянуться, ушел, оставив ее в слезах на верхней ступеньке лестницы.

Изольда проплакала двадцать четыре часа. Как раз столько, чтобы ее личико, обычно походившее цветом на свежий персик, стало буквально серым, а ее миндалевидные глаза превратились в припухшие виноградины. В голове ее звучал похоронный марш, а в висках пульсировала кровь. Она знала, что нужно срочно принять аспирин, одну или две таблетки, или даже — тут она тяжко вздохнула — целую дюжину, и отправилась в ванную, рыться в аптечке.

За окном какая-то певчая птичка присела на карниз и завела свою бравурную, веселую песню.

— Ох, заткнись! — крикнула ей злобно Изольда и, забыв об аптечке, понеслась обратно в спальню, рухнула на постель и снова разревелась.

Жизнь была закончена.

Нет никакого смысла ее продолжать. У нее отняли ее единственную любовь, все краски мира перемешались и поблекли, оставив ее перед скучной и мрачной черно-белой гравюрой. Даже не черно-белой. Сплошной черной. Или сплошной белой. Нет, серой.

Она презрительно свистнула, пытаясь хоть вымученным смехом как-то привести себя в норму. Разнюнилась! И тут же в голове зазвучал омерзительный голос Шарлотты. «Он сын Фридриха!», назойливо твердил этот голос. И Изольда начала паниковать.

Когда Кристиан ушел, она проскользнула в свои покои, заперлась на замок и больше не выходила. Отказывалась есть и пить. Отказывалась говорить с кем бы то ни было.

Зачем?

Ведь все приняли за правду эту бесстыдную ложь. А может быть, притворились. Ради великой любви к Мервилю они просто вынуждены сделать вид, что верят Шарлотте. Что она и Кристиан — брат с сестрой! Да любой городской сумасшедший может видеть, что между ними ни малейшего семейного сходства…

Ну хорошо, у короля Фридриха, тоже были эти гипнотизирующие голубые глаза и маленькая ямочка на подбородке. И что?

А, да, еще такого же, почти такого же цвета волосы: темные с серебристым отливом. Ну и… Изольда любит их обоих. И у папы, и у Кристиана одинаково приводящий ее в восторг тембр голоса, но ведь это не делает короля Фридриха его отцом! Или делает? Нет!

— Нет, нет, и нет, — заявила Изольда в голос и, не замечая, что она делает, начала яростно тереть воспаленные глаза. Кристиан ей не брат!

Они предназначены друг другу. Как влюбленные. Как муж и жена. Как отец и мать. Судьбу нельзя обмануть. Судьба не может быть столь жестокой!

Изольда с грацией растерянного фламинго набросила покрывало на постель и уселась перед трюмо. Из зеркала на нее поглядела физиономия, которую впору было фотографировать и расклеивать по всем дорогам с подписью: «Полиция ищет ведьму и заклинательницу лягушек. При встрече не смотреть в глаза!» Черные круги под глазами, на треть — расплывшаяся тушь, на две трети — та чудовищная печаль, что владела ею последние сутки, воспаленные веки и слезные дорожки на щеках, как казалось, совершенно несмываемые. Как разрезы, подумала она мрачно, как раны, которые оставила на ней эта мерзкая ложь!

Изольда застыла неподвижно, как будто в смертном оцепенении, а потом медленно сползла с угла кровати на ковер. Силы ее оставили. Ей показалось, что даже взобраться обратно она больше никогда не сможет.

В дверь постучали.

— Уходите!

— Изольда, малышка, впусти нас. Пожалуйста. Мы хотим тебе помочь!

Она услышала, как Мария и Элоиза стали шепотом переговариваться в коридоре.

— Уходите!

Ни за что на свете она не впустит сюда двойной поток сестринской жалости.

— Мы принесли тебе кофе и марципаны.

Изольда чуть выпрямилась и прижалась спиной к кровати. Может быть, пришло ей на ум, немного сочувствия ей все же не повредит. Шатающейся походкой она добрела до двери и открыла ее.