Монтегю и Чамли были очень довольны сюжетом, который сочинили: тут и смутное предощущение несчастья, и обаятельный, но безалаберный главный герой, и обольстительная, чуточку сумасбродная героиня, и богатая коллекция комических персонажей второго плана: Бульдог, Папаша, толстенькая Присцилла и банковский менеджер Уитли Джоунз. Однако с расстояния без малого в семьдесят лет сюжет кажется довольно-таки банальным. Предчувствие надвигающейся беды, которое сквозит в словах Пам, явно грешит излишним мелодраматизмом: «Билл дорогой мой… прошу тебя не позволяй им отправлять тебя неизвестно куда как они сейчас делают…»

Адмирал Джон Годфри строго предупреждал о риске переборщить при подготовке разведывательных уловок: «Чем ближе мы подходим к тайной деятельности по образцу триллеров, тем бдительнее должны быть и тот, кто передает материал, и тот, кто получает. В словаре офицера разведки не должно быть такого понятия, как „добавления изящества ради“. С другой стороны, человек, неспособный хорошо рассказать историю, — бесполезный зануда».

В то время, однако, Годфри уже не имел возможности помочь делу мудрым советом: в самый разгар операции «Фарш» Монтегю и Чамли лишились старого наставника. Начальству адмирала в конце концов надоел его шершавый характер, и его из военно-морской разведки перевели в командование ВМС в Индии. Разведывательный отдел вместо него возглавил коммодор (позднее — контр-адмирал) Эдмунд Рашбрук, способный администратор, но лишенный того огня и своеобразия, что отличали Годфри. «Он очень стар и далеко не так энергичен, как этот человек-динамо-машина», — писал Монтегю, чья оценка Годфри была столь же определенной: «Он был первостатейное дерьмо — и вместе с тем гений… Огромное восхищение, которое внушали мне его ум разведчика и организаторский талант, резко оттеняется тем отвращением, что я испытывал к нему как к человеку». Положительной стороной ухода Годфри стало то, что у Монтегю и Чамли «оказались полностью развязаны руки, на что мы и надеяться не могли». Но, по словам Монтегю, это означало также, что «подготовка и разработка операции „Фарш“… шли без всякого надзора и контроля».

Годфри был из тех немногих офицеров высокого ранга, что могли бы указать авторам сюжета на перебор по части «добавлений изящества ради». Персонажи излишне карикатурны: зловредный банковский менеджер, свирепый начальник, милая веселая девушка, которой судьба готовит жестокий удар… Обреченная любовь, верный долгу солдат, идущий на смерть: в 1943 году на этом зиждилась вся популярная культура. История Билла Мартина зародилась в умах людей, читавших слишком много романтических книг и смотревших слишком много фильмов, где герой, уезжая в поезде, машет рукой героине, которая никогда его больше не увидит. Возможно, в какой-то степени это было намеренно: ведь речь шла не о том, чтобы сотворить коллекцию людей и событий, убедительную для британской аудитории, а о том, чтобы рассказать немцам «британскую» историю, которой они бы поверили. Задача офицера разведки, по словам Монтегю, в чем-то схожа с задачей барристера. Он должен задаваться вопросом: «Как этот довод или это свидетельство будет воспринято слушателем?» — а не вопросом: «Как это воспринимаю я?»

В каком-то смысле история Билла Мартина была слишком закругленной. В ней не было ни к чему не относящихся деталей. В карманах и бумажнике любого человека, как правило, имеется хотя бы что-то малозначительное или не поддающееся простому истолкованию: неизвестно чья фотография, трудночитаемая записка себе для памяти, скрепки, пуговица. В карманах Мартина не было ничего лишнего или необъяснимого, ничего неожиданного или бессмысленного. В частных письмах нет ни неясных намеков на третьи лица, ни шуток, понятных только в узком кругу, ни орфографических ошибок — а ведь эти качества часто отличают подлинную корреспонденцию от поддельной. Все взаимосвязано, все сходится. Есть избыточные детали. Разве стала бы реальная Пам уточнять, что работает в «госконторе»? Билл наверняка это уже знал. Разве стал бы ювелир повторять на счете текст, который он выгравировал на кольце? Искривленный ум разведчика во всем, что выглядит закругленно и безупречно, склонен подозревать фальшивку.

Безупречным сюжет, однако, не был. Более того, он содержал кое-какие потенциально катастрофические промахи. Майор Мартин завещал деньги своему «денщику», но офицер британской морской пехоты никогда не употребил бы слова «денщик» — только «помощник морского офицера» (ПМО). Почему он уплатил за рубашки наличными (в военном ателье, где офицерам на действительной службе охотно шили в кредит), если он сильно превысил банковский кредит да еще был должен 53 фунта за кольцо?

Что было еще намного опаснее, сюжет не выдержал бы даже поверхностной проверки, если бы ею занялись немецкие шпионы в Великобритании. Один-единственный телефонный звонок по номеру Огборн-Сент-Джордж, 242 показал бы, что там знать не знают ни про какую Пам. Один-единственный взгляд на книгу постояльцев отеля «Черный лев» показал бы, что никакой мистер Дж. С. Мартин 13 апреля в нем не останавливался. Даже не самый хитроумный агент мог бы позвонить С. Дж. Филлипсу на Нью-Бонд-стрит, поинтересоваться, в какой срок он ждет платежа за кольцо, и услышать в ответ, что такого кольца продано не было.

Монтегю и Чамли не опасались разоблачений со стороны вражеских агентов в Великобритании по той простой причине, что не верили в их существование. «Это была почти полная безопасность, — пишет Монтегю. — Мы могли подсовывать врагу все, что захотим». Действительно, из нескольких сотен шпионов, которых немцы сбросили с парашютом, переправили в страну морем или тайком доставили иным путем, все, кроме одного, были схвачены, а этот один — найден в бомбоубежище покончившим с собой. Немцы просто-напросто не имели в Великобритании разведывательной агентуры. К марту 1943 года в «системе XX» действовало так много двойных агентов, что «Мастерман поднял вопрос, не „ликвидировать“ ли часть наших агентов как ради большей эффективности, так и большего правдоподобия». «Был сформирован подкомитет по ликвидации», который «раз в несколько месяцев» приканчивал одного липового агента.

Каждый вечер Монтегю возвращался домой на велосипеде с чемоданчиком, полным секретов, уверенный, что является «единственным сотрудником службы дезинформации, ежедневно имеющим дело со всем объемом специальных разведданных» и что его секреты находятся в полной безопасности. Однако в Лондоне было много шпионов из якобы нейтральных стран — стран, с удовольствием делившихся информацией с державами Оси. А еще Юэн Монтегю ведать не ведал, что один шпион действует под самым его носом. С этим человеком у Юэна было много общего: пристрастие к экзотическим сортам сыра, интерес к настольному теннису, отец, мать…

Айвор Монтегю был помешан на клубах: одни он основывал сам, в другие вступал. После Лиги любителей сыра и Английской ассоциации настольного тенниса пришел черед Ассоциации киномехаников, Зоологического общества, Марилебонского крикетного клуба, редакционного совета журнала «Лейбор мансли», Всемирного совета мира, Общества друзей Советского Союза, Саутгемптонского объединенного футбольного клуба, Общества культурных связей с Советской Россией и Вулиджско-Пламстедского филиала Антивоенного конгресса, где Айвор Монтегю был председателем.