Гленн любезно открыл дверцу, накрыл коллегу зонтом. Она поблагодарила, скупо улыбнулась:

— Как поживаешь?

— Пока живой, спасибо.

Интересно, отметил ли зоркий взгляд Беллы, что глаза его налиты кровью? Он явно утрачивает форму, пару месяцев не заглядывал в гимнастический зал, впервые появился намек на брюшко. Подозревая, что изо рта идет запах спиртного, полез в карман за мятной жвачкой, протянул ей — она вежливо отказалась, — бросил в рот подушечку и принялся жевать.

Жалко, что у Беллы, блистательного детектива, катастрофически отсутствует вкус. Приятное лицо портит бесформенная масса темных волос, одежда никудышная, старомодная — мешковатая красная дутая куртка, дедовский костюм-двойка бутылочного цвета, неуклюжие черные ботинки по щиколотку. Никакого стиля, начиная с тусклых часов на поношенном тряпичном ремешке, заканчивая автомобилем — совсем устаревшим, по мнению Гленна.

Похоже, Белла Мой в тридцать пять лет окончательно посвятила жизнь работе и уходу за престарелой матерью, полностью наплевав на свой собственный вид. Если бы он отважился ее модернизировать, как Роя Грейса, то наверняка превратил бы в красивую женщину.

Но даже намекнуть невозможно. В нынешнем политкорректном мире постоянно ходишь по минному полю. Белла может окрыситься, обозвать его женоненавистником.

Они одновременно оглянулись на подъехавший голубой «форд-мондео». Брэнсон узнал сидевшего за рулем констебля Дэна Пейтона из дорожной полиции. Рядом на пассажирском сиденье подозрительно вертит головой высокомерный мужчина лет пятидесяти с прилизанными серебристыми волосами, в профиль смахивающий на барсука; позади него женщина.

Барсук вылез, зевнул, огляделся, моргая. Вид усталый, убитый. На нем дорогое желтовато-коричневое пальто с бархатным воротником, ярко-оранжевый галстук в коричневую полоску, коричневые мокасины с золотыми пряжками, на безымянном пальце перстень с изумрудом в затейливой оправе, лицо желтоватое от искусственного загара и бессонной ночи.

Он только что потерял сына, и, кем бы ни был в американском преступном мире, Гленн невольно пожалел его в этот момент.

Задняя дверца автомобиля распахнулась, как бы взорвавшись, пахнуло духами, сначала показались ноги, потом женщина поднялась в полный рост, оказавшись чуть-чуть выше мужа. Привлекательное, но суровое лицо перекошено от горя; короткие светлые волосы подстрижены по моде и безупречно уложены; от верблюжьего пальто, темно-коричневой сумочки и таких же сапог из крокодиловой кожи веет благополучием и богатством.

— Мистер и миссис Ревир? — уточнил Брэнсон, шагнув вперед, протягивая руку.

Женщина взглянула на него, как на пустое место, презрительно тряхнув головой — должно быть, с чернокожими не разговаривает. Мужчина слегка улыбнулся, кивнул, представился:

— Лу Ревир. Моя жена Фернанда, — и ответил на рукопожатие гораздо крепче, чем ожидалось.

— Сержант Брэнсон и сержант Мой. Мы с констеблем Пейтоном прибыли встретить вас и оказать всемерную помощь. Примите глубочайшие соболезнования. Как долетели?

— Чертовски хреново, если хотите знать, — отрезала женщина, по-прежнему не глядя на сержанта. — Льда нет в самолете. Верите? Нету льда. Одни черствые сэндвичи. Так и будем стоять на проклятом дожде?

— Нет-нет, прошу вас, пройдемте.

— Милая, — пробормотал мужчина. — Милая… — Бросил на детективов виноватый взгляд. — Собрались в последнюю минуту. К счастью, один знакомый собрался лететь, его самолет уже вышел на взлетную полосу в аэропорту Ла Гуардиа… Иначе мы прибыли бы гораздо позже, если не завтра…

— Отвалили двадцать пять тысяч баксов, а там льда даже нет, — повторила жена.

Невозможно поверить, что мать, потерявшая сына, злится из-за отсутствия в самолете какого-то льда. Впрочем, Гленн Брэнсон дипломатично ответил:

— Очень неприятно, — и направился к моргу, возглавив процессию. Остановился перед маленькой голубой дверью с матовым стеклом под укрепленной наверху камерой наблюдения, нажал кнопку звонка.

Открыл Даррен Уоллес — жизнерадостный парень двадцати пяти лет с черными вздыбленными волосами, смазанными гелем, в голубой униформе с заправленными в резиновые сапоги штанинами, приветливо улыбнулся визитерам.

Запах мигом навалился на Брэнсона, и он, как обычно, с трудом сдержал отрыжку. Сладкий, липкий запах дезинфицирующего средства не полностью маскирует дух смерти, пропитавший все здание. Его неизменно уносишь с собой на одежде.

Прошли через небольшой кабинет, где приезжих представили коронеру Филипу Ки — высокому худому мужчине в темном костюме с симпатичным смуглым лицом с густыми бровями под темными, стриженными ежиком волосами, источающему обходительность и компетентность.

Потом Даррен Уоллес повел их по выложенному кафелем коридору мимо застекленного окна изолятора, поспешно проскочил мимо открытой двери зала для вскрытия, где лежали три обнаженных тела, и ввел в небольшое помещение для совещаний. Там стоял восьмиугольный стол с расставленными вокруг восемью стульями, на стене две пустых белых доски и круглые часы в стальной оправе, которые показывали 7:28.

— Позвольте предложить чаю, кофе? — осведомился Даррен, жестом предлагая садиться.

Американцы покачали головой и остались стоять.

— У вас тут что, забегаловка? — фыркнула Фернанда Ревир. — Я прилетела увидеть сына, а не распивать дерьмовый кофе.

— Милая… — Муж предупредительно поднял руку.

— Перестань талдычить, — приказала она. — Попугай долбаный.

Лу Ревир взглянул на Гленна Брэнсона, Беллу Мой, Дэна Пейтона. К американцам обратился коронер спокойно, но твердо:

— Благодарю за приезд. Понимаю, как вам нелегко.

— Да? — вставила Фернанда Ревир. — В самом деле?

Филип Ки дипломатично промолчал, только выпрямился на стуле. Проигнорировав вопрос, он снова заговорил, переводя взгляд с одного супруга на другого.

— К несчастью, при столкновении ваш сын получил очень тяжелые повреждения. Его уложили так, чтобы травм по возможности не было видно. Возможно, таким вы пожелаете его запомнить. Я бы посоветовал смотреть через окно.

— Я прилетела в чертовскую даль не затем, чтобы смотреть на сына в окно, — заявила Фернанда Ревир ледяным тоном. — Хочу его видеть, ясно? Обнять. Тут адский холод, ему нужна мама.

Присутствующие смущенно переглянулись.

— Да, конечно, — сказал Даррен. — Прошу следовать за мной. Только приготовьтесь, пожалуйста.

Они вошли в спартанскую комнату ожидания с некогда белыми стульями вдоль стен и автоматом с горячими напитками. Полицейские остались в ней, а Даррен ввел Ревиров и Филипа Ки через дальнюю дверь в узкое помещение, служившее смотровым залом и одновременно церковной капеллой для христиан всех вероисповеданий.

Чтобы хоть слегка создать религиозную атмосферу, нижняя половина стен была отделана деревянными панелями, верхняя выкрашена в кремовый цвет, устроены ложные ниши с искусственными цветами в вазах, на месте алтаря абстрактное изображение золотых звезд на черном фоне из сгустившихся туч. На полках с обеих сторон стоят синие коробки с салфетками для скорбящих посетителей.