Поначалу семья была не особенно обрадована моим вторичным визитом. Но через некоторое время на лицах хозяев появилась застенчивая улыбка, и у нас установилось доверие друг к другу. Семья состояла из тихой робкой женщины, морщинистой бабушки и маленькой Панеки, которой было четырнадцать лет. Это достаточно просто, если действовать осторожно, проявляя дружелюбие к людям и пытаясь отодвинуть в сторону войну. Как будто одно исключало другое.

В солдатском общежитии в С. я ожидал почтового курьера из Берлина. На улице шел проливной дождь. Это было облегчение после духоты последних дней. Прошлой ночью было так душно, что я потел всеми порами. Страна крайностей. Ни в чем не проявляется умеренность. Жара и холод, пыль и грязь. Все неистово и необузданно. Разве не следует ожидать, что и люди тут таковы?

Несколько русских полицаев сидели за моим столом, молодые украинцы из Галиции. Некоторые из них все еще носили свои коричневые френчи с медными пуговицами с эмблемой серпа и молота, на других была немецкая военная форма без эмблем и русские поясные ремни – такая вот нелепая мешанина. Но они хорошие ребята, храбрые, отчаянные и полные ненависти. Как раз то, что нам нужно.

В городе было множество разрушенных зданий. Большевики сожгли все дома; оставались только их остовы. Одни были разрушены бомбежкой, по во многих случаях это были поджоги. Теперь здания уже снова приведены в порядок. Крыши, полы, стены, лестницы, окна, двери, балконы – все было обновлено. Основные мастерские и компании по снабжению должны иметь хорошие помещения на зиму.

12 июля 1942 года. Опять в старой компании. Как приятно мне было снова увидеть маленькую долину с рекой и старые добрые землянки на склоне холма. «Итак, вы прибыли, – отметил командир батареи. – Мы думали, уж не случилось ли что-нибудь с тобой». И я почувствовал себя вроде блудного сына. Наверное, это трудно понять, но уже на последнем отрезке пути у меня появилось ощущение, будто я возвращаюсь домой. На пути была большая воронка от мины, сгоревшие фургоны, воронки от снарядов справа и слева от железной дороги, подбитый самолет, наклонный путь – последнее место погрузки и, наконец, хибара коменданта погрузки в эшелон. Все это было настолько знакомо, так же привычно, как шум фронта по ночам, как свет из землянок в стороне от дороги. Теперь я опять успокоился.

Я слышал из донесений, что в нашем секторе что-то происходило, что нам пришлось спрямлять линию обороны, чтобы не оказаться в «котле», и это меня беспокоило. Но оказалось, что все в порядке, ничего не изменилось. Единственной новостью было то, что Будде получил ранение, произведен в сержанты, награжден Железным крестом 1-й степени и отправлен на побывку домой.

Ребята собрались в моей землянке. Свет бледного вечернего неба струился через кисейные занавески на окне, а я читал. Мне пришло письмо от Йо, который на юге, и еще одно от Мартина – он на севере; я был глубоко тронут. Как же разбросало моих друзей – по всем театрам военных действий: в Норвегии, на Ленинградском фронте, в группе армий «Центр», в бассейне Донца, в Южной Франции, в Греции и Африке, на побережьях, на оккупированных островах, в пустынях, в степях и лесах, среди снежных гор и в стенах чужих городов – и все же они говорят одинаково; их сердца бьются в едином ритме.

Вот пишет Мартин… Я вижу, как он пьет и стучит кулаком по столу: «Если только можно было бы начать жить снова и продолжать выполнять свою работу. Я все еще не оставляю свои мечты, мы осуществим их в конце концов… Я нашел несколько красивых икон… Это на будущее!.. А сейчас я довольно пьян…»

А вот Йо, сидящий у своего дома и пишущий об этих странных временах: «На нитке паутины, свисающей с карниза, качается соломинка на ветру. Кот – Петр-младший – сидит на краю стула на солнышке. Сейчас воскресное утро (после семи часов). Слабый синеватый дымок от кухни поднимается и гуляет среди деревьев, и облака отбрасывают огромные тени на окружающий ландшафт. Это чудесно. Сочетание нежно-голубого с бело-желтым и розовым; вот гамма цветов, в которой я живу в данный момент. Наверное, это награда за ужасную первую половину мая, когда танки прорвались сюда. Мы дважды отбивали электростанцию, и долина была такой черной от дыма, что не видно было самого неба. Наше кладбище с крестами становится все больше и больше, а когда вся шумиха и замешательство стихают, у меня опять появляется печальная обязанность выводить буквы на белых деревянных досках. Теперь они уже стали серыми под нависшими ирисами». Так пишет Йо.

Здесь у батареи мелкий дождь моросит под вечерним солнцем, воздух очень чист, и мягкий свет ложится на траву. Я только что глубоко вздохнул. На склоне нашей землянки цветы, так же как и на столе внутри нее. В землянке светло и уютно, как в маленькой гостиной.

Триста пятьдесят русских совершили прорыв и продвигаются где-то по сельской местности. К вечеру в тылу были слышны выстрелы. Удваиваются караулы. Но все это не сможет нарушить мир Господа Бога.

Со вчерашнего дня я нахожусь на НП. Направился на старый наблюдательный пункт, чтобы посмотреть, как изменилась местность. Я брел через луг, белый от тысячелистников и маргариток, и наткнулся на солнечный склон с земляникой. Я так долго там пробыл, что мои товарищи стали волноваться. А я никак не мог оторваться. Моя жадность до земляники была неимоверна. Вот они эти ягоды, красные, спелые и налитые; остается только подставить руку и набить полный рот. Я отбросил в сторону пилотку и поясной ремень и нагибался, чтобы их собирать. Скоро мои руки сделались красными от сока. Потом пошел в Л. Появилось много новых воронок от снарядов, а в землянку было прямое попадание.

Когда приблизился, услышал шум ожесточенного сражения. В следующий момент я увидел группу наших парней в своих стальных касках, крутящихся в бешеном танце, бросающих ручные гранаты. В целом все это представляло собой фантастическое зрелище. Казалось, они используют все мыслимые средства, чтобы привести в смятение русских.

Как выяснилось, командир дивизии прибыл в Л., а именно он совещался в штаб-квартире роты о том, стоит ли рискнуть продвинуться еще вперед. Наши установили русский пулемет и из него вели огонь по русскому же расположению взвода. Русские были огорчены, что наш комдив не попал в ловушку. С большой осторожностью они закрепили провод-растяжку к мине, надеясь, что немецкий генерал заденет его и подорвется на мине. А теперь они подорвали ее сами и по ходу дела подожгли сарай.

Когда «большой человек» удалился, сразу стало спокойно. Мы смеялись, мол, смолкли «большие пушки».

Сейчас полночь, я сижу и пишу при свете свечи. Снаружи строчат пулеметы, а позади меня кто-то кричит во сие: «Еще десять выстрелов, огонь! Какова вертикальная наводка? – 7100…» Затем он повернулся со вздохом. Неподалеку, если выйти наружу, можно увидеть вспышки над новой линией фронта, замкнувшей в кольце большой район.

В августе 1942 года русские развернули мощное наступление на центральный сектор, особенно на Ржев. Оно началось в неподходящий момент, так как несколько бронетанковых дивизий группы армий «Юг», достигнув Майкопа и предгорий Кавказа, по иронии судьбы были вынуждены остановиться из-за нехватки горючего. В то же время пришлось лихорадочно укреплять оборону Атлантического побережья после высадки канадцев в Дьепе. В ходе последовавшего ожесточенного боя дивизия, в которой служил Пабст, была отозвана для оказания поддержки другой немецкой группировке, силы которой оказались скованы действиями русских.