Связь между читателем и писателем всегда представляла собой своего рода симбиоз, средство интеллектуального и художественного перекрёст­ного опыления. Слова писателя выступали для читателя своего рода катали­затором, вызывавшим к жизни новые мысли, связи и ощущения, а порой даже прозрения. Само существование внимательного и критически настроенного читателя служит важным стимулам для работы писателя. Оно даёт автору возможность пробовать новые формы самовыражения, прокладывать новые трудные и требующие много сил пути для своей мысли, а порой и путеше ствовать по неизведанным и опасным территориям. «Все великие люди создавали свои труды, не заботясь об их детальном объяснении, - говорил Эмерсон. - Они знали, что рано или поздно у каждого из них появится умный и благодарный читатель».

Невозможно представить себе нашу богатую литературную традицию без множества интимных и незаметных обменов между писателем и читателем в процессе чтения книги. С появлением изобретения Гутенберга границы языка начали активно расширяться. Писатели стали сражаться за внимание всё более капризных и требовательных читателей и для этого начали выра­жать свои идеи и эмоции с невиданной ранее ясностью, элегантностью и ори­гинальностью. Словарь английского языка, составлявший до возникновения письменности несколько тысяч слов, расширился по мере развития книжной культуры до миллиона.

Многие из новых слов описывали абстрактные понятия, попросту не существовавшие ранее. Писатели экспериментировали с синтаксисом и сти­лем, открывали новые пути мысли и воображения. Читатели с готовностью путешествовали этими путями и привыкали к гибкости, глубине и разноо­бразию прозы и поэзии. Идеи, которые писатели могли выразить, а читатели интерпретировать, стали более комплексными и тонкими, а аргументы авто­ров пронизывали многие страницы текста. По мере развития языка углубля­лось сознание.

Эго углубление не ограничивалось страницами книг. Не будет преувели­чением сказать, что написание и чтение книг увеличивало и улучшало знание человека о природе и жизни. «Примечательная виртуозность, с которой лите­раторы нового поколения могли имитировать вкусы, прикосновения, запахи или звуки с помощью слов, требовала от них более пристального внимания и изучения работы органов чувств, а затем - и передачи этого опыта читате­лям», пишет Эйзенстайн. Подобно художникам и композиторам, писатели были способны «изменять восприятие» так, чтобы «обогащать наше чувствен­ное восприятие внешних раздражителей, расширять, а не сокращать чув­ственный отклик на многообразие человеческого опыта». Книжный текст не просто усиливал способность человека к абстрактному мышлению, он обогащал опыт человека в физическом мире, находящемся за преде­лами книги.

Один из важнейших уроков, полученный нами при изучении нейропла­стичности, заключается в том, что умственные способности, то есть нейрон­ные цепи, которые мы развиваем для одних целей, могут служить и другим. По мере того как наши предки приучали свой мозг к дисциплине, застав­лявшей их следить за повествованием или аргументацией на протяжении нескольких страниц подряд, их мышление стало более созерцательным, реф­лективным и творческим. «Новые мысли куда охотнее приходили в мозг, спо­собный перестраивать свою работу благодаря чтению, - говорит Марианна Вулф. - Чтение и письмо добавили к нашему интеллектуальному репертуару более сложные навыки». По мнению Стивенса, тишина, сопутствующая углублённому чтению, стала «неотъемлемым атрибутом мышления».

Книги были не единственной причиной, по которой человеческое сознание трансформировалось в течение многих лет после появле­ния печатного пресса. Свою роль играло множество новых технологий и социально-демографических тенденций. Но в центре перемен находи­лись именно книги. Поскольку именно книга стала основным средством обмена знаниями и пониманием, её интеллектуаль­ная этика легла в основу нашей культуры. Благодаря книге стали возможными и рассказ о самом себе, наполненный множеством деликатных нюансов (как в «Прелюдии» Вордсворта или эссе Эмерсона), и тончайшее понимание социальных и личных отношений, которые можно обнаружить в произведениях Джейн Остин, Г. Фло­бера и Генри Джеймса. Даже великие эксперименты в области нелинейного повествования, проводившиеся в XX веке Джеймсом Джойсом и Уильямом Берроузом, были бы невозможны, если бы писатели не предполагали, что их будут читать внимательные и терпеливые читатели. При переносе на стра­ницу поток сознания становится буквальным и линейным.

Этика буквального изложения выражалась не только в том, что мы обычно считаем литературой. Её взяли на вооружение и историки, что про­явилось в книге Э. Гиббона «История упадка и разрушения Римской импе­рии». Она стала этикой философов, заметной в идеях Декарта, Локка, Канта и Ницше. И, что важнее всего, она стала этикой учёных. Многие согласятся с тем, что одним из наиболее влиятельных литературных трудов XIX века была книга Дарвина «Происхождение биологических видов». В XX веке литератур­ная этика проявилась в таких разных книгах, как «Работы по теории относи­тельности» А. Эйнштейна, «Общая теория занятости, процента и денег» Д. М.

Кейнса, «Структура научных революций» Томаса Куна и «Безмолвная весна» Рейчел Карсон. Ни одно из этих важнейших интеллектуальных достижений не было бы возможным без изменений в методах чтения и письма - а также вос­приятия и мышления, - вызванных эффективным воспроизведением длинных форм письма в напечатанных текстах.

* * *

Подобно нашим предкам, жившим во времена Средневековья, мы нахо­димся сегодня между двумя технологическими мирами. После 550 лет развития печатные тексты и связанные с ними продукты сдвигаются из цен­тра нашей интеллектуальной жизни на периферию. Это движение началось в середине XX века, когда мы начали уделять всё больше времени и внима­ния недорогим, обильным и бесконечно развлекающим нас продуктам пер­вой волны электрических и электронных медиа - радио, кино, фонографу и телевидению. Однако все эти технологии были отчасти ограничены - они не могли переносить написанное слово. Они могли дополнить книгу, но не заменить её. Основной культурный поток, как и прежде, проистекал из под печатного пресса.

Теперь же он быстро и решительно изменил своё направление в новое русло. Электронная революция близится к своей кульминации. Компьютер - настольный, портативный или карманный - становится нашим постоянным компаньоном, а Интернет превращается в основное средство коммуника­ции, хранения, обработки и обмена информацией во всех формах, включая текстовую. Разумеется, новый мир останется письменным, в том смысле, что мы будем продолжать использовать в нём привычные символы алфавита. Мы не можем вернуться к утраченному миру устной культуры - точно так же, как не можем повернуть часы вспять и вернуться в то время, когда они ещё не были изобретены40. «Письмо, печать и компьютер, - пишет Уолтер Онг, - представляют собой различные методы технологического преобразования мира», а мир, однажды преобразованный с помощью определённой техноло­гии, не способен вернуться к прежнему состоянию41. Однако мы постепенно начинаем понимать, что мир на экране у, это не то же самое, что мир на странице. Новая интеллектуальная этика начинает постепенно заваёвывать лидирующие позиции. В нашем мозге начинают вновь понемногу появляться новые пути.