– Пройдет…– прохрипел Петя, и слезы потекли по его щекам.

Уперевшись ногами в скользкий пол, он зло-печально потянулся вперед, но цепь не пускала. Рыдая, Петя рванулся из последних сил. Цепь натянулась и напряглась, как штанга, в голове у Пети прощающе лопнуло красное яйцо, каменный зал изогнулся сферой, стеклянный гроб сжался в равностороннюю пирамиду, засветился мягким фиолетовым светом.

Петя ощутил знакомое по церкви ничто в руках, – обрезки молитвы Фроловича появились, он держал их. Но если тогда, свежесрезанные, они были оливковыми, с розоватыми пятнами, то теперь все четыре куска стали бледно-розовыми, с сеткой бордовых прожилок.

Сфера, сомкнувшаяся вокруг Пети, тончайше завибрировала и издала ровный, приятный, завораживающий и плавно нарастающий звон. Ему ни в чем не было препятствий, он легко прошел сквозь плоть Пети и зазвенел в костях. И кости по-домашнему зазвенели в ответ, и уютный звон этот сочно потряс Петю.

Звук стягивался к пирамиде. Внутри нее сдвинулось что-то, шевельнулось спящее и могучее, и из боковой грани стал плавно вытягиваться фиолетовый Червь.

Он был прекрасен, силен и мудр. Он был старше воздуха, раздвигаемого его божественным телом. Фиолетовые кольца его текли, как тысячелетия, изменчивые узоры покрывали их. Звон сферы объял Червя, словно коконом, и перетек в неземной хорал. Сонм невидимых существ запел в такт движению Червя. И песнь эта рассекала все сущее на Земле.

А Червь все выходил и выходил из пирамиды, и выходу этому не было конца.

Когда же фиолетовые кольца его заполнили все пространство сферы, Червь повел своим прекрасным лицом, ища, и обратил взор на Петю.

И Петя содрогнулся в восторге и замер. Ноги его подкосились, он опустился на колени. Червь приблизился к нему, и Петино сердце раскрылось ему навстречу. И Петя, трепеща, протянул Червю четыре куска.

Прелестный рот Червя открылся, и Червь всосал в себя первый кусок.

И кусок заскользил по телу Червя. И вспыхнул багровым. И дал Червю Новую Энергию Преодоления. И оживил кольца Червя Новым Движением.

И всосал Червь второй кусок.

И рассыпался кусок на мириады пламенных искр во чреве Червя. И пробежали искры по становому хребту Червя. И загорелся хребет Червя Новым Огнем Соответствия.

И третий кусок вошел в рот Червя. И источился во чреве Червя Влагой Вечных Пределов. И утолил Старую Жажду Червя.

А четвертый кусок, едва коснулся губ Червя, исчез сразу. И проглотил Червь Пустоту Пустот. И во– шла она в тело Червя. И наполнила тело Великим Покоем Отсутствия.

И удовлетворился Червь. И просиял лик Червя. И потекли бесконечные кольца его в обратном движении.

Червь стал входить в грань пирамиды.

И всем своим существом осознал Петя, что никогда больше не дано ему будет зреть Червя. И, возрыдав, рванулся он к Червю. Но цепь держала его.

А Червь плавно исчезал в сияющей пирамиде, и прекрасный лик его светился сытым светом.

И закричал Петя, и протянул руки к Червю. Но тот исчез в пирамиде, и стала она гаснуть.

Синий треск раздался в Петиной голове. Петя упал и лишился чувств.

Прийдя в себя, он поднял голову.

Он лежал в Мавзолее на холодном гранитном полу. Стеклянный гроб с Лениным стоял на своем месте.

Петя пошевелился. Стальной ошейник больно резал шею, из-под него скупо сочилась кровь.

Петя сел. Потом встал. Страшная слабость овла-дела его телом. Шатаясь, он разлепил губы, силясь сказать что-то, но изо рта вышел лишь хриплый шепот.

Цепь потянули. Петя попятился назад, к ступеням, ведущим в тоннель. И вдруг почувствовал страшную тоску, и понял, что этот мертвый старик с желтым лицом не стоит мельчайшего узора на божественной коже Червя, а этот Мавзолей, куда идут на поклонение миллионы, всего лишь мертвый дом из мертвых камней.

Ужасная скорбь парализовала Петю.

Цепь тянула его назад, в мертвый мир. Но Петя не хотел туда.

Изо всех сил он уперся, но цепь тянули сильней, сильней, сильней.

Голова Пети запрокинулась назад, он взмахнул руками и с хрипом покатился вниз по ступеням.

Цепь волокла его по тоннелю. Петя скулил и хрипел. Его школьные полуботинки скребли по бетонному полу.

Авароны подтянули его к барабану, сняли ошейник, поставили на ноги. Петю шатало. Колени его подгибались, все плыло перед мокрыми от слез глазами.

Если после церкви он чувствовал в себе восторженную силу , то после Мавзолея на него, как мокрое пальто, навалилась горькая слабость .

Авароны подхватили его под руки и поволокли вверх по винтовой лестнице. Поднявшись, прошли в подсобку. Один Аварон отпер дверь, другой подвел Петю и толкнул. Петя упал на мостовую и заснул.

Проснулся он от хриплого голоса:

– Чевоито ты, паря, тут разлегси? А ну, подымайси.

Петю потрясли за плечо.

Он открыл глаза. Бородатый бритоголовый дворник в брезентовом переднике склонился над ним.

– Напоил, что ль, кто? Али падучая? И-и-и… да ты весь в крови! – Дворник потрогал Петину шею с запекшимися кровью ссадинами.

Петя зашевелился и сел. Двигаться было больно. Он посмотрел на свои испачанные кровью руки.

– А ну-ка… – Дворник стал поднимать его.

Петя вскрикнул.

– Чего? – Дворник поддержал его заскорузлыми руками.

Петя застонал.

– Ступай в больницу, – мягко подтолкнул его дворник.

Петя сделал шаг, другой и побрел, еле переставляя ноги. Обогнув серый дом и выйдя на Красную площадь, он остановился, пошатываясь. Стрелки на Спасской башни показывали четверть шестого. Уже рассвело, но солнце еще не взошло.

В Петиной голове было пусто и тупо. Он равнодушно обвел площадь взглядом, посмотрел на марширующую к Мавзолею смену караула, заметил красный флаг и вспомнил, что живет в Доме Правительства.

– Поправить…– неожиданно произнес он и провел рукой по опухшему лицу.

Прохаживающийся неподалеку милиционер внимательно смотрел на него.

Петя икнул и заковылял через площадь к набережной. На Васильевском спуске он дважды падал, спотыкаясь о брусчатку. Идти по набережной было легче – здесь стелился асфальт.

Петя брел и брел.

Путь до Большого Каменного моста показался ему бесконечным.

– Ты где ж так приложился? – спросил его прохожий.

Петя зашел под мост, держась за стену, миновал его и , преодолев площадь с редкими машинами, оказался возле своего дома.

Солнце встало и золотило окна десятого этажа. Петя посмотрел на окна своей квартиры. Свет в бывшем кабинете отца горел.