Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Давайте на мгновение отойдем от темы и покажем, что такой взгляд на характер выдвигается не с позиции нездорового экзистенциализма, а, наоборот, представляет собой принятое ныне объединение фрейдизма и пост-фрейдистской психологии. Тонкие, но очень глубокие изменения произошли в нашем понимании раннего развития ребенка. Их можно кратко объединить в тот самый переход от фрейдистской к пост-фрейдистской психологии и обратно к отрезвляющему фрейдизму. Фрейд видел ребенка как антагониста своего мира, как кого-то с внутренними импульсами к агрессии и сексуальности, с помощью которых он хотел бы влиять на этот мир. Но поскольку он не мог выработать их в детстве, ему пришлось пережить разочарование и развить заменяющие способы удовлетворения. Препятствование этим импульсам в детстве привело к осадку горечи и анти-социальности, к тому, что мир всегда был бы населен таким типом животного, которое возмущено тем, что он сделал с ним, чем он его лишил. Он – человек – был бы злым животным, глубоко внутри чувствуя себя обманутым в душевных чувствах и желаниях. С виду он должен быть рад, отзывчив, изобретателен; но глубоко внутри есть остаток низкопробности, грозящий вырваться в любой момент и оставить след на других людях или на нем самом.
Теория врожденных инстинктов Фрейда была очень рано подорвана в социо- и психологических кругах и намного позднее в самом психоанализе, в моду вошел новый взгляд на ребенка. Стало принято видеть его как нейтрального, свободного от инстинктов и в основных чертах пластичного. Помимо некоторых неизвестных факторов врожденной конституции и темперамента, ребенок рассматривается в целом как существо, сформированное своим окружением. С этой точки зрения считалось, что родители несут ответственность за механизмы вытеснения ребенка, за защитные свойства характера, которые он развил, и за то, каким человеком он стал, поскольку предоставили ему среду и сформировали его в соответствии с ней. Более того, поскольку родители сопротивляются естественной энергетике и свободному развитию ребенка и требуют подстроиться под их мир, они, в некоем фундаментальном смысле, могут рассматриваться как виновные в любых деформациях его личности. Если у ребенка и нет инстинктов, то, по крайней мере, у него много свободной энергии и естественной невинности тела. Он постоянно ищет деятельности и разнообразия, хочет сдвинуть весь свой мир в его целостности, подчинить своим потребностям и постоянно восхищаться. Он ищет способ спонтанного самовыражения, чувствовать удовлетворение от своих телесных процессов, получать максимальный комфорт, возбуждение и удовольствие от других людей. Но поскольку такой вид безграничной экспансии в мире невозможен, необходимо проверить ребенка на предмет его собственной пользы, и родители выступают в этом случае в качестве проверяющих. Какое бы отношение ни было у ребенка к самому себе, к своему телу и миру, оно считается заложенным его взаимодействием с преподавателями и непосредственным окружением.
Это был пост-фрейдистский взгляд на развитие характера, реакция на инстинктивизм Фрейда. Точнее, даже на пре-фрейдизм, начавшийся с Эпохи Просвещения, Руссо и Маркса. В последние годы наиболее острая и точно продуманная критика была дана Норманом О. Брауном1415. Использованные им эпитеты против Фромма и нео-фрейдистов были действительно горькими для книги, возвращавшей нас к Эросу. Но основные пункты обвинения, на которых строилась критика Брауна, были действительно серьезны и изучены многими в последующие десятилетия: место ребенка в жизни действительно было невозможно, и он был вынужден создавать свои собственные механизмы защиты от окружающего мира, найти способ спастись в нем. Как мы увидели в третьей главе, собственные экзистенциальные дилеммы ребенка поставили перед ним задачу совершенно независимо от родителей: его «установки» пришли к нему из его потребности адаптироваться ко всему отчаянному человеческому состоянию, а не просто подстраиваться под прихоти родителей.
Последователь этих идей может справедливо задуматься, какую бы книгу Браун создал своим блестящим разумом, если бы усвоил идеи Адлера и Ранка так же тщательно, как ранее изучал Фрейда. В конце концов, именно Адлер и Ранк поняли отчаянность положения ребенка, не попав при этом в фрейдистскую ловушку внутренних инстинктов или легкого энвайронментализма. Ранк говорит абсолютно конкретно, заявляя всем будущим психоаналитикам и исследователям человека:
каждое человеческое существо… равно несвободно, то есть, … из свободы мы создаем тюрьму…16
Ранк критиковал Руссо за его взгляды, выражавшиеся в том, что человек рождается свободным и потом оказывается в цепях преподавателей и общества. Ранк понимал, что перед лицом превосходства окружающего мира ребенок не может внутри себя обнаружить столько выносливости и силы, необходимых для жизни с безграничной широтой восприятия и опыта.
Мы достигли уникального уровня развития психоаналитической мысли. Полностью объединив работы Адлера и Ранка на уровне с Фрейдом, современные психоаналитики смогли без ошибок сохранить форму и трезвость работы мастера, его резкие формулировки и догмы строгого фрейдизма. Как я вижу, книга Брауна представляет собой утверждение о том, что замкнулся круг между основателями психоанализа и последними теоретическими и клиническими исследованиями. Ничего существенного при этом потеряно не было. Даже в том, что касается синдрома, при котором действительно можно обвинить родителей в том, что они потерпели неудачу в создании человеческого существа – при шизофрении – была отмечена смена исследовательских акцентов и новое понимание трагических измерений человеческой жизни. Лучше всех эту тему подытожил Гарольд Сирлс[52], и я бы хотел процитировать, его взвешенное и авторитетное утверждение, которое, как я думаю, является исторически важным:
В психиатрической лечебнице Честнат-Лодж дважды в неделю проводятся часовые разборы историй болезней пациентов с шизофренией… Когда автор приехал туда почти двенадцать лет назад, терапевты – включая его самого – во время своего выступления рисовали полностью, или почти полностью, мрачную картину семейных отношений пациента в детстве. Атмосфера презентации давала понять, что родителей на ней обвиняют больше, чем кого-либо другого. Шли годы, и автор заметил, что на подобных выступлениях обвинения звучат все