– Кать! – крикнул я, запихивая ее вещи и закидывая их на плечо, – Мартынова, стой! – выбежал в коридор, но она уже скрылась за углом.

За спиной слышались смешки – но я решил разобраться с этим позже. Добежал до двери второго крыла, что вела в спортзал и к черному входу и застыл, прислушиваясь.

Тихие всхлипы, похожие на мяуканье котенка, донеслись снизу. Я спустился по ступенькам и нашел одноклассницу под лестницей – свернувшуюся в клубок и уткнувшуюся лицом в колени.

Бросил ее сумку на пол и уселся рядом. Попытался дотронуться до плеча, но она отстранилась.

– Уходи, – промычала, не поднимая головы, – Уйди, Громов.

– Кать, мне очень жаль, – искренне сказал, – Ты не заслуживаешь такого.

– Как видишь – заслуживаю, – огрызнулась она, вкинув подбородок.

– Он просто придурок и еще ответит за это, поверь. Ты не виновата в том, что попала в такую ситуацию. Это. Не. Твоя. Вина. – четко произнёс я.

Катя тихо хмыкнула и вытерла нос, размазав влагу по лицу. Поморщилась, а потом попросила:

– Можешь в моей сумке салфетки достать.

– Могу, – я открыл бесформенный баул и порылся в содержимом, вытаскивая пачку салфеток с запахом ментола, – Держи.

– Спасибо, – она шумно высморкалась и скомкала бумажку, а потом достала вторую и вытерла раскрасневшиеся щеки, – Почему парни такие нелогичные? Вам даешь – так шлюха; не даешь – еще хуже. Как понять?

– Не все парни такие, – нахмурился я, – Есть и порядочные.

– Ну-ну, – прислонившись к стене за головой, Катька закрыла глаза и прошептала, – Господи, еще шесть уроков. Я не переживу этот день.

– Переживешь, – я затих, услышав хлопок двери сверху и продолжил, когда чьи-то шаги стихли.

Усмехнулся, покрутив в руке свою зажигалку и спрятав ее обратно в карман – дурацкая привычка, когда нервишки шалят.

– И спрячь свои ежовые колючки – тебе не идет, – легонько толкнул ее плечом, а потом протянул руку и приобнял несильно, физически чувствуя ее боль, которую она даже не пыталась скрыть от меня за подрагивающими плечами, – Знаешь, что, – задумался на секунду и продолжил, – Ты можешь побыть здесь, а через минут двадцать подойти в актовый?

– Зачем?

Отстранившись, я привстал, наклонив голову, чтобы не удариться о нависающий над нами пролет и протянул руку. Катя выползла из-за угла и взяла мою ладонь, поднимаясь на ноги.

Справится, знаю.

– Просто сделай, как я прошу, ладно? Давай, – я подмигнул ей, протянув ее сумку, – Через двадцать минут.

Я уже поднимался по лестнице, как она меня окликнула:

– Ром, может не надо?

– Надо.

– Ладно…

Пошел во двор школы – в курилку, поджидать. Шнуров и компания уже были здесь – громко гогоча и сплевывая ядовитую харчу на землю. «Наверняка там, где были их плевки навсегда перестанет расти трава»: мысленно усмехнулся я. Знал, что следующей по расписанию у них стоит музыка, а, значит, половина класса ее прогуляет, что было мне на руку.

– Что, Гром, успокоил страдалицу-недотрогу? – хохотнул он, протянув мне ладонь, когда я подошел ближе.

Я не пожал ее, лишь смерил его внимательным взглядом. Оглядел остальных, и они отступили на шаг – знают, что сейчас будет. Встал вплотную, выхватив у него окурок и бросил в сторону, замечая мелькнувший в его глазах страх.

– Думаешь, это смешно? – прорычал, схватив его за ворот куртки, – Думаешь, над этим можно смеяться?

– Гром, ты чего я же просто, – замямлил он, – Я же просто прикалывался…

Я не стал слушать эти нелепые оправдания, просто дернул его вниз – носом на свое колено. Толпа медленно отступала назад – никто не рискнет связываться со мной. Я редко дрался; редко использовал силу или связи отца, но я мог – и все это знают. Никто не встанет на пути у Громова старшего, как и у младшего.

Мои руки были в крови, когда я отпустил Шнура. Поглядел на костяшки – кожа содрана, но моя жертва выглядела куда хуже.

– Завтра, – наклонившись, я прошептал ему на ухо, – Завтра же переводишься в другую школу. Понял?

Он кивнул – слабо и осторожно, тут же простонав – от боли, по всей видимости. Я выпрямился и достал сигарету, а закурив посмотрел на одноклассников, что молча переглядывались и стояли рядом, пока я избивал этого урода.

– А теперь идете в актовый зал и ты, – указав оранжевым огоньком на Шнура, я прищурился, – На коленях извиняешься перед Катей. Вы все – свидетели и расскажете в подробностях, как он это сделает. Слово в слово.

Я обвел взглядом толпу и усмехнулся, когда головы синхронно закивали. Затянулся еще раз и сразу достал вторую сигарету.

– После этого ни слова ни о нем, – брезгливо кивнул на встающего и пошатывающегося Шнурова, – Ни о Мартыновой. Все поняли?

Снова судорожные кивки и тихое перешептывание.

– Кыш отсюда, – рыкнул, выпуская дым из ноздрей.

Оставшись один, прислонился боком к ближайшему столбу и коснулся прохладного металла.

«Сила, сын» – сказал мне отец во время одной из наших бесед, – «Сила – вот то, что побеждает подлость. Подлец по натуре – слабак и трус, а слабость и трусость боится силы. Будь сильным, чтобы ломать слабаков и трусов, Рома. Будь сильным, чтобы уничтожать подлость. Не бойся использовать кулаки, не бойся откусывать уши тому, кто обидел то, что тебе дорого; вгрызайся в глотку тем, кто тронул твое. Будь сильным, сынок, и стой до конца за тех, кого любишь; стой до оконца за мораль и принципы, ибо они должны быть нерушимы».

2007 г.

– Громов, ты в курсе, что о тебе сплетничают? – пропела Мартынова, когда я вышел из машины.

Я обернулся с улыбкой и подошел к ней, поймав брошенную мне зажигалку.

– Что сплетничают?

– Не насосала, а подарили, – она указала тоненькой сигареткой на мою машину, и тихо рассмеялась, – Половина параллели женского пола хочет дать тебе на переднем сидении.

Тихо фыркнув, я встал рядом с ней и посмотрел на предмет, судя по всему, обсуждаемый всей школой.

– Машина, как машина. Что в ней такого?

– Ты, когда покупал ее, на ценник смотрел? – она с укором глянула на меня и толкнула плечиком.

– Я работаю, – вернув ей зажигалку, я решил перевести тему, – Как дела?

– Нормально, – она улыбнулась и мне стало немного теплее. Подняла руку и пошевелила пальчиками, продемонстрировав кольцо, – Замуж выхожу.

– Я в курсе, – выдавив из себя улыбку, я отвернулся, сделав вид, что стряхиваю грязь со своего пальто.

Крепко зажмурился и тут же вернул лицу прежнее выражение – не хочу, чтобы она видела, что со мной делает эта «радостная новость». Да и кольцо я заметил еще неделю назад – такое грех не заметить. Сам подарил бы подобное.