— Э-э! — наигранно испуганно замахал руками директор и набросился на Сальмана: — И ты, подлец, меня уговорил, чтоб я пустил его на фабрику? «Любое начинание», ты слышал? Всё! Нам конец! — Все трое громко рассмеялись, но Иван Симонович вдруг посерьезнел: — Понимаю, уважаю, благодарен. Я забываю иногда, что всё… хм… ну… не гладко. Ты не переживай. Отсидишься у нас незаметно, пока всё у вас там прояснится, а потом уже можно будет в люди выходить. Толковые редакторы всегда нужны. — Он снова повеселел: — Как и контролеры ОТК, между прочим! — Окрестности огласила сирена звонка, обозначающая конец рабочей смены. — Всё, расходимся! Не смею больше вас задерживать, так сказать!

Морской направился к выходу.

— Стоп! Я еще про анкету хотел сказать, — вмешался Сальман. — Это просто рекомендация, но лучше в списке языков, которые знаешь, идиш не указывай.

— Я разве в первый раз анкету заполняю? Как будет выглядеть, что я забыл язык? — на идиш спросил Морской, вскинув брови.

— Как надо будет выглядеть, — ответил Михаил и добавил тоже на идиш: — Лично прочту твою анкету, чтобы убедиться, что ты язык не знаешь!

— Английский тоже не писать? — ехидно поинтересовался Морской. — И уж тем более — немецкий? Раз амнезия, то по всем, так сказать, фронтам…

— Немецкий нужен! — вмешался Иван Симонович. — Контролер должен уметь проверить титры на трофейных лентах. Мало ли что там может проявиться! Наши трофейные фильмы переводят вовсю, так что не надо этих глупых подстраховок — немецкий сейчас не возбраняется! Всё! Хватит разговоров! До свидания!

Спускаясь к выходу, Морской с усмешкой думал, мол, странно, что каждое заполнение анкеты неизменно вносит нововведения в твое прошлое. Иногда позорное нововведение. Еще он, между прочим, был не уверен в ответе к пункту «Есть ли родственники за границей?». Считается ли бывшая жена родственницей? Чехословакия хоть и социалистическое, но все же зарубежье… Впрочем, вряд ли кто-нибудь посторонний будет смотреть анкеты. Оно им надо? А волнительный Сальман про Ирину знать не знает, стало быть, переживать не будет.

Морской ступил на новый лестничный пролет и обалдело заморгал. Протер глаза три раза — картинка не менялась. Струящиеся из окна лучи предзакатного солнца оттеняли силуэт поднимающейся по ступенькам Ирины.

— А вот и вы! — воскликнула она. Семь лет совместной жизни Морской с Ириной обращались друг к другу на «вы», и в этом «вы» была особенная близость. — Я вас как раз ищу! Мне очень нужно рассказать вам одну тайну, — она изобразила что-то вроде мимолетного книксена и замерла. Морской даже не нашелся, с чего начать расспросы. — Лариса рассказала, где вы работаете, — улыбнувшись, снизошла до объяснений гостья, — а дамы, что выходили из ворот на проходной, как оказалось, вас прекрасно знают. Они и объяснили, куда идти внутри здания. Напугали, будто тут есть места, куда не ступала нога человека, и дали мне подробнейшие инструкции…

«Только бы не Шерочка с Машерочкой!» — мысленно взмолился Морской. Вечно шушукающиеся старушки-хохотушки из бухгалтерии были милы, но сплетни распространяли со скоростью, многократно превышающей скорость звука.

— Тут у вас и правда знатный лабиринт! — продолжила Ирина. — Передадите потом этим добрым женщинам мое сердечное спасибо? У центрального входа в будке, кстати, никого не было, и в тетрадь меня не записали. Надеюсь, вы не станете сердиться за это на бедного вахтера…

— Старик очень ответственный, — невесть зачем решил оправдать отлучку вахтера Морской, мысленно продумывая при этом, как бы незаметно увести Ирину подальше и как бы намекнуть ей, что тайны — это не совсем то, что ему стоит сейчас доверять. — Он проводит регулярные обходы дворовой территории. Тем более, что визитеров он сейчас не ожидает. Вот и покинул пост. Рабочий день закончен, в здании остались единицы: пара дежурящих в ночи рабочих наверху да те, кто не успел еще уйти, но убегает. Тут вам не газета, где граждан принимают до полуночи.

Вдруг наверху раздался сокрушающийся о чем-то бас Сальмана и успокаивающие интонации Клавдии. Морской, желая поскорее убраться с дороги, решительно распахнул дверцу подсобки:

— Сюда, скорее! — прошептал он. — Здесь поговорим.

И тут же осознал, что думал убежать, а вместо этого сам дал Ирине повод полагать, что заинтересован в ее секретах.

Вслед за Ириной заскочив в подсобку, Морской ловко прикрыл дверь и лишь потом нащупал выключатель. За последний час помещение весьма преобразилось. Коробки с пленками заполонили все вокруг.

— Черт! Нашли куда сгрузить! — рявкнул он. — Теперь не развернуться…

— Не чертыхайтесь! — пробормотала Ирина, глядя не мигая на верхнюю часть стены. — Тут святые лики…

— Ах это? Да, — Морской уже привык к росписи и позабыл, что она производит на вновь прибывших впечатление. Под черной сеткой свисающей с потолка паутины среди обломков штукатурки проступал завораживающий, выписанный по-старинному искусно лик с нимбом. Чуть ниже на очередном облупившемся участке можно было разглядеть кисть руки, вероятно, исцеляющей больного. — В основе здания лежат останки храма, — пояснил Морской. — До революции тут была Троицкая единоверческая церковь. Сам я с ней не сталкивался, хотя ее закрыли навсегда уже на нашей памяти — в 24-м году. Но местные все помнят. Иначе как «церковный двор» прилегающую к фабрике территорию не называют. Одно время тут функционировал Дом кинокультуры. Звучало колоритно: «На сеанс в церковном дворе сегодня дьявольские цены». — Ирина осторожно улыбнулась, и Морской, довольный произведенным эффектом, продолжил: — В войну зданию крепко досталось. Постреволюционная внутренняя отделка местами обвалилась, а старая, как видите, навек. — Он тоже засмотрелся. — Любопытнейшие фрески. Жаль, афишировать нельзя. Сколько их ни замазывают, как ни скрывают, все равно кое-где проступают. Руководству — головная боль, конечно. Передовое советское предприятие, и вдруг такое хм… несовременное оформление. В доступных для проверок помещениях подобных упущений не допускают, а тут — как видите, можно. — Морской хмыкнул и тут же, без перехода, строго поинтересовался: — Что вы здесь делаете?

— Это у вас надо спросить! — не растерялась Ирина. — Вы затащили меня в эту странную келью…

«Ах так? — Морской опешил, но сдержался. — Что ж, значит, будем делать вид, что ничего удивительного в ее визите нет».

— Не келья, а гостиная, — бодро сказал он, перекладывая коробки и расчищая побольше места на старой подранной софе. — Присаживайтесь! Здесь, конечно, душно. Окно глухое и не открывается. Для перекуров место не годится, но чай мы тут с товарищами в перерыве попиваем… — Он показал на примус и достал из тайника разодранную пачку с синей этикеткой «Чай Краснодарский. Второй сорт». — Раз уж почтили мое скромное место службы своим визитом, не откажитесь угоститься…