Среди всех перечисленных факторов потеря доверия является самым сильным. У Рузвельта все же были оппоненты на радио, самый известный – комментатор в сане священника, отец Чарльз Коуглин, с количеством радиослушателей в 1930‑х бо́льшим, чем сейчас у Раша Лимбо. Хотя это не достигало масштабов «Твиттера» или «Фэйсбука», но люди, тем не менее, имели возможность узнавать новости в газетах и – особенно – посредством личного общения в семьях, церквях, клубах и между представителями одной этнической группы. Мощное осуждение конфискации золота легко могло бы возникнуть, но не возникло. Люди были в отчаянии и доверили Рузвельту право поступать так, как он считал нужным, чтобы поднять экономику. И если было необходимо прекратить накопление золота, люди были готовы отдать свои монеты, слитки и золотые сертификаты, когда им было приказано.

Сегодняшние электронные средства общения усиливают эффект настроения масс, но все же важен характер этого настроения. Остаток доверия к руководящей власти и ее экономической политике в начале XXI века уже растаял. Нетрудно представить себе возможный будущий крах доллара, который приведет к необходимости конфискации золота у населения. А вот представить, что население пойдет на это так же охотно, как в 1933 году, очень трудно.

Конфискация золота оставила открытым вопрос о новой стоимости доллара по отношению к золоту для международной торговли и заключения сделок. Конфисковав американское золото по официальной цене $20,67 за унцию, Рузвельт продолжил покупать золото на открытом рынке начиная с октября 1933 года, медленно увеличивая его цену и тем самым девальвируя доллар по отношению к нему. Экономист и историк Аллан Мелцер описывает, как Рузвельт время от времени выбирал цену золота, лежа в кровати в своей пижаме, и затем приказывал казне набавить цену до 21 цента, потому что это было… двадцать один, это – трижды семь, а семь – его счастливое число. История показалась бы смешной, не описывай она факт кражи у американских людей; доход от увеличенной стоимости золота теперь отходил казне, а не гражданам, которые владели им до этого. За последующие три месяца Рузвельт постепенно поднял цену до $35 за унцию, на чем и решил остановиться. От начала и до конца доллар был девальвирован на 70 % по отношению к золоту.

В качестве решающего удара Конгресс выпустил в 1934 году Закон о золотом резерве, который зафиксировал новую цену ($35 за унцию) и объявил недействительными так называемые золотые оговорки в контрактах. Золотой оговоркой называлась отдельная статья договора, призванная защитить обе стороны от сомнений по поводу инфляции или дефляции. Обычное положение договора гласило, что в случае изменения долларовой цены золота все платежи в долларах будут изменены так, что новое долларовое обязательство будет соответствовать старому по отношению к постоянному весу золота. Борьба Рузвельта с золотыми оговорками была крайне противоречивой и оспорена Верховным судом в 1935 году в решении по делу «Норман против Baltimore & Ohio Railroad Co.», с победой в один голос об окончательном отказе от золотых оговорок, подписанном главным судьей Верховного суда США Чарльзом Эвансом Хьюгсом. Только в 1977 году Конгресс снова разрешил использование золотых оговорок.

Закон о золотом резерве 1934 года также утвердил создание валютного стабилизационного фонда с финансированием от доходов, полученных от конфискации золота, которым могла пользоваться казна для изменения рыночного валютного курса по своему усмотрению, да и для других операций на открытом рынке. Валютный стабилизационный фонд иногда называют Фонд взяток казны, потому что деньги не должны были обязательно находиться в собственности у Конгресса как часть бюджетного процесса. Этот фонд широко использовался министром финансов Робертом Рубином в 1994 году для стабилизации мексиканских рынков краткосрочных кредитов после краха песо в декабре того года. С 1934 по 1994 год валютным стабилизационным фондом мало пользовались, и о нем практически никто не знал даже в политических кругах Вашингтона. Члены Конгресса, проголосовавшие за его создание, вряд ли представляли себе, что помогут справиться с кризисом в Мексике шестьдесят лет спустя.

Разрыв Англии с золотом в 1931 году и американская девальвация против золота в 1933 году произвели ожидаемый эффект. Как английская, так и американская экономики добились мгновенных результатов от девальвации, так как остановилось падение цен, увеличился запас денег, началось расширение кредитной экспансии, увеличилось промышленное производство и уменьшился уровень безработицы. Великая депрессия была еще далека от окончания, и эти успехи были настолько незначительны по сравнению с общей картиной, что бизнесу и людям предстояло еще много работать. Это был первый шаг, по крайней мере для тех стран, которые произвели девальвацию против золота и против других стран.

Теперь группа европейских стран, придерживавшихся золотого стандарта, была в выигрыше от первой волны девальвации в 1920‑х годах и начала поглощать дефляцию, исходившую от США и Англии. В итоге это привело к Соглашению 1936 года, очередному в серии бесконечных международных финансовых конференций, начавшихся в Версале в 1919 году. Трехстороннее соглашение было неофициальным соглашением между Англией, США и Францией, которые представляли себя и страны, признавшие золотой стандарт. Согласно официальной версии, выпущенной министром финансов США Генри Моргентау 25 сентября 1936 года, целью этого соглашения было «содействовать тем условиям, которые обеспечивают мир и наилучшим образом помогут достичь восстановления международных экономических отношений». Ключевым моментом являлось то, что Франция имела право незначительно девальвировать валюту. США высказывались по отношению к французской девальвации: «Власти США… высказывают намерение продолжить использовать подходящие доступные ресурсы для избегания… какого-либо вмешательства в основу международной фондовой биржи, которое является результатом предложенного пересмотра валютных паритетов». Это было публичное обещание о неприменении ответных мер – еще один признак того, что валютные войны подходили к концу.

Все три стороны обязались поддерживать валютные ценности на новых, всеми принятых уровнях по отношению к золоту, поддерживая тем самым друг друга, правда, за исключением тех случаев, когда было необходимо продвигать внутренний рост. Исключение, сделанное для товаров, производимых внутри страны, имело скорее политическое значение и доказывало, что хотя валютные войны происходят в мировом масштабе, ими все равно движут внутриполитические соображения. В этом отношении заявление Моргентау говорит следующее: «Власти Соединенных Штатов, определяя линию поведения в международных валютных отношениях, должны прежде всего отталкиваться от условий национального процветания». Версии соглашения Великобритании и Франции, хоть и выпущенные в виде трех отдельных коммюнике, а не одного документа, в значительной степени имели то же содержание.

Эти разговоры о «национальном процветании» были беспричинны, так как все три страны все еще пытались бороться с последствиями Великой депрессии. Можно было ожидать, что они разорвут соглашение в случае возвращения дефляции или высокой безработицы, что могло потребовать принятия таких мер, как механизм валютных курсов или девальвация против золота. В конечном итоге Трехстороннее соглашение, хотя и означало прекращение валютных войн, оказалось бесполезным, потому что национальный приоритет всегда будет мешать международным соображениям.