он говорил, что города вообще не нужны, а горожан, в том числе рабочих, надо переселить в деревни, нужно строить новую, исключительно крестьянскую жизнь без властей и прихлебателей. Пойдешь к батьке Махно — быстро обогатишься, будешь сам себе хозяин, ибо чинов в его армии нет, поживешь в свое удовольствие и потом вернешься, когда сам захочешь, к земле, с добычей, а батька твою крестьянскую жизнь защитит.

Сказать, что сельскому люду нравилась такая политика — значит ничего не сказать. В короткий срок весь сельский юг Украины встал горой за батьку Махно. В каждой деревне, на каждом хуторе у него были свои сподвижники. Они укрывали раненых махновцев, сообщали о передвижениях войск, снабжали продуктами. Махно мог смело с маленьким отрядом идти в глубокий тыл противника, в нужном месте мобилизовать тысячи добровольцев, неожиданно напасть на город, на армейскую часть и исчезнуть в украинских степях, в днепровских плавнях, лесах и перелесках. Потому-то четыре года и властвовал Махно ца Украине, и ни немцы, ни белое офицерство, ни командиры Красной Армии ничего с ним поделать не могли. Они не привыкли иметь дело с таким противником. С одной стороны, костяк его армии насчитывал едва ли пять тысяч человек, постоянно пьяных, не признающих дисциплины, с другой — по желанию Махно и по мере надобности его войско вмиг вырастало до десятка тысяч, а после захвата города или разгрома гарнизона так же быстро исчезало, рассасывалось по деревням с награбленным, — и попробуй определи, кто из мирных селян махновец, а кто нет.

Ставили генералов и командармов в тупик и тактические хитрости Махно. Именно он, а не буденовцы впервые стал широко применять тачанки. И сам прекрасно вел пулеметный огонь. Впервые догадался сформировать свою разведку в основном из особ женского пола. Долгое время они, не вызывая подозрений, просачивались во все районы, в воинские части и передавали ценные сведения. Благодаря им и услугам местного населения Махно всегда имел исчерпывающую картину происходящего у противника и потому нападал внезапно на слабейшего или не подготовленного к бою.

Красные в начале 1918 года боролись против засилья на Украине немцев и уже этим были союзниками Махно. Кроме того, главковерх Антонов-Овсеенко, боровшийся с Радой во имя Советов, был поборником партизанских методов войны, видел громадную силу в Махно, Григорьеве, Шинкаре и им подобных атаманах, умело льстил им, обещал полную власть в пределах «их» уездов и губерний.

В итоге Махно и Григорьев, по существу, изгнали немцев, а потом Петлюру с Украины, а недавно созданная необученная 25-тысячная «украинская» армия Советов лишь триумфально шла по расчищенным атаманами дорогам и за 4 месяца получила в свое распоряжение богатейший край. Махно стал орденоносцем и героем большевистской прессы, Антонов-Овсеенко позволял ему распоряжаться у себя в войске, как он хочет. Ни слова не сказал, даже когда Махно отослал (пешком) военспецов, присланных главкомверхом, оставив себе лишь Васильева в качестве начальника штаба.

В конце 1919 года все, что группировалось вокруг Махно, носило общее название — «Армия имени батьки Махно».

Сам Махно и все его организации считались подчиненными исключительно революционному военному совету армии под председательством анархиста В. Волина. На самом деле, конечно, единолично всем руководил Махно, в совете он только утверждал те решения, которые считал необходимыми. Совет же самостоятельно проводил культурно-просветительную работу среди населения (постоянно выходили две газеты — «Известия» и «Набат»), митинги, крестьянские съезды, распределял по деревням награбленное. Политическое свое кредо, между прочим, совет сформулировал так: коммунистическая партия и все московское правительство есть контрреволюционеры, захватившие власть обманом и ведущие революцию по ложному пути к гибели.

Кстати, не имеют оснований обвинения Махно в антисемитизме. Как анархист, он был за равенство всех народов, а среди его ближайшего окружения было немало евреев, в частности начальник контрразведки армии Л. Задов (Зиньковский).

В 1920 году Махно не допустил сбора продналога на Украине. «С анархо-кулацким развратом пора кончать», — заявил Л. Троцкий. При взятии Перекопа войска Махно были брошены на самый тяжелый участок и выбиты почти полностью (они брали «в лоб» Турецкий вал). Около 5 тыс. бойцов, оставшихся в живых, тут же расстреляли по приказу Л. Троцкого. Уйти удалось немногим.

Сам «батько», тяжелораненый в это время находился в Старобельске (а всего за 4 года войны он был ранен 12 раз, потерял ногу). Узнав о том, как «отблагодарили» его за службу красные, он собрал оставшихся товарищей и начал мстить. Жестокость его не знала предела. Кровавый след оставил он после себя на Украине и в России: комиссаров, коммунистов, продотрядчиков, чекистов и других советских работников не щадил. Образ только такого Махно, непримиримого врага Советской власти, и сохранила для нас официальная история. Фактически вся освободившаяся от борьбы с белыми Красная Армия была брошена на Махно. Руководил операцией М. Фрунзе, его старый боевой товарищ по Гражданской войне. В августе 1921 года Махно вместе с остатками своей регулярной армии сумел выскочить из окружения и уйти в Румынию.

Из воспоминаний М. Алданова:

«Я именно один раз видел Нестора Махно — и не вынес от его наружности впечатления на всю жизнь. Несколько лет тому назад мне показали Махно на кладбище, в Париже, где «жесточайших приказаний» он отдавать не мог. Он шел за гробом старого политического деятеля, который с ним поддерживал добрые личные отношения. Я минут десять шел в двух шагах от него, не сводя с него глаз: ведь об этом человеке сложились легенды. Ничего замечательного в его наружности не было. У Махно был вид очень слабого физически, больного, чахоточного человека, вдобавок живущего под вечной угрозой нападения. Здесь было бы уместно клише: «озирался как зверь». На этих похоронах он и в самом деле не мог себя чувствовать в дружеской или хотя бы только привычной обстановке (его присутствие вызывало у многих крайнее негодование). Махно быстрым, подозрительным взором оглядывал всякого, кто к нему подходил. Этим он напомнил мне одного знаменитого русского террориста, — тот в Париже, давно порвав с революцией, не любил ходить по тротуару; держался по мостовой, точно на него — из подворотни бросятся люди.

Со всем тем внимание окружающих, смешанное с другими чувствами любопытство, которое он возбуждал, было, кажется, приятно Махно. Он не прочь был, по-видимому, и познакомиться. Глаза у него были злые; но выражения «все знающего», «раз навсегда покончившего со всеми сомнениями» и т. д. я в них не видел: самые слова эти тут совершенно не подходят. Нет, ничего демонического в наружности Махно не было: все это литература.»

За границей Н. Махно