Основной же боевой трофей был у Мити. Два неплохих лесных лука со стрелами в колчанах, пара ножей, латанная, но крепкая кольчуга, небольшой, из простого железа, меч. А вот и венец всем трофеям–хорошая, из булатной стали, сабля, явно отменного мастера работа. Стоимость её перекрывала всё, что взяли на разбойных. Да и не только на разбойных. Стоила она больше всего того, что было с ними со всеми, на этой лесной поляне.

Элитное оружие ценилось дорого везде и во все времена.

Из ценных же вещей, считай, что вообще ничего не было. Вместе с пятью кунами атамана, всего собралось где-то всего около восьми кун.

Единогласно было решено отдать их на лечение и прокорм раненых. Доставить сейчас их в Новгород не было никакой возможности. Даже Вторак, как бы ни хорохорился, согласился, что уж лучше остаться живым на лечении, хотя и вдали от дома, чем тебя прикопают где-нибудь по дороге, да под кустом, сгоревшего от безжалостной огневицы.

Оставить договорились у местной бабульки, травницы из Крестцов, куда и возвратились вместе с ранеными. Благо, само погостье было рядом.

Избушка травницы, маленькая и вросшая наполовину в землю, ютилась на самом отшибе селища. Внутри она была вся завалена сеном. На полатях, на стенах, с потолочных жердин, всюду лежали и свисали травы, шкурки и какие-то коренья. А запах в ней самой стоял сенной и кислый.

Бабуля Агафья, да и как бабуля, зачастую и в 40 то лет тут бабушками считали, к весне обещала мужиков на ноги поставить. Это, конечно, если лихоманка не сломает, да огневица не сожжёт. Задатка на всё из пяти кун пока хватало. Остальные три обещали отдать по весне.

Попрощались со всеми с тяжким сердцем. Оставлять вдали никого не хотелось. Особенно же тяжело было близнецам. Они и на день-то не привыкли друг с другом расставаться, а тут такое…

Но другого выхода просто не было.

Перед самым уходом из Крестцов завёл старшина свою дружину на постоялый двор и крикнул хозяина.

Тот выскочил из избины со старшим сыном и с двумя, звероватого вида, здоровыми мужиками. У всех у них в руках были дубины, сам же хозяин держал за ручку широкую секиру. Выскочить-то они выскочили, да увидев, кто к ним пожаловал, как-то вот так сразу все и сжались. Да и было тут от чего.

На ихнем дворе уже стояли не те работяги плотники, что давеча напросились переночевать там, где только хозяин дозволит. Нет, стояла сбитая, в подтёках крови на кафтанах и штанах, да с боевым оружием в руках, дружина. У каждого в руке копье, другая покручивает острый топор или секиру. Самый же младший расположился поотдаль, на лук наложена стрела. С такими шутки плохи, положат на раз!

И хозяин постоялого двора, сделав как можно более масляное лицо, заблеял.

–Что хотят ясные соколы в моём бедном дворе, али приняли вас ранее с хулою да с обидою? Али накормили да обогрели плохо? Почто оружные-то такие да грозные ко мне зайти изволили?

Лука сделал долгую паузу, заставив всех напрячься. И глядя сурово, прямо в глаза, чеканно выдал рубленными фразами:

–После ночёвки на твоём подворье на нас напали разбойники! Убили наших попутчиков! Ранили моего человека! Мы их всех посекли! Но трое моих людей будут залечивать раны у здешней травницы. Если с ними тут, –и вся дружина Луки разом сделала полшага вперёд, –что-нибудь! –еще полшага, –случится! –и он сплюнул на землю загаженного двора.

–Знай! Мы придём по весне и тогда вырежем всех, от мала до велика. В том тебе моё слово!

Хозяин побледнел и снова заблеял:

–Да никак ты на меня, что удумал худого, старшина!? Да я что, злодей, что ли какой? Да я…

–Молчи!

–Кто-то предупредил его! –взмах, и под ноги хозяина покатилась окровавленная шапка атамана.

–Если это сделал ты, то на тебе вся пролитая кровь. И помни, мы придём весной!

После чего вся артель развернулась и зашагала прочь.

Впереди были долгие вёрсты пути, распутица, дождь со снегом и холод. Но они приближались к Новгороду.

И больше уже никаких нападений на них не было…

Четыре стрелы.

С уходом сына с плотницкой артелью время в усадьбе для Андрея словно бы остановилось. Только что вот было шумно и весело, нужно куда-то спешить, что-то такое срочное делать.

И даже одно учение сына как воинским, так и гражданским наукам, давало ему много позитива, искренней душевной теплоты и радости.

Сейчас же всё вокруг стало тихо и пустынно.

Предзимье с её капризной погодой то моросило дождиком, то укрывало снегом и холодом землю.

Охотиться было сложно. Вот и сидел он себе тихонько на усадьбе. Обихаживал скотину, готовил дровишки на долгую зиму да сидел вечерами за чертежами и планами будущих работ.

Стоял уж конец октября…

В один из дней Андрей всё вычистил в сарае. Пообщался с таким же скучающим по своему маленькому хозяину Чернышом. Закрыл сарайку вместе с четвероногим сторожем, который был ревностным защитником всей той скотинки и птицы, что вместе с ним обитала. Да и пошёл не спеша к складскому срубу, около которого лежали наваленные кучей чурбаки и поленья.

Предстояло хорошо помахать колуном да уложить всё это затем в дровницу.

Но сегодня было что-то вокруг не так…

Сотника с утра уже мучило какое-то моренье на душе, маята, и было словно предчувствие чего-то нехорошего и близкого, чего-то надвигающегося.

Да и это подсознательное ощущение чьего-то неприятного, чужого и враждебного взгляда.

Вот и Черныш сегодня вёл себя не как обычно. Он всё время принюхивался и был какой-то насторожённый. Явной угрозы вокруг не наблюдалось, но уж кто-кто, а Сотник-то был воробей стреляный, и мимо таких вот знаков интуиции просто так он пройти не мог.

Поэтому, под его кафтаном в ножнах плотно прилегал к боку невидимый для постороннего взгляда кинжал. На поясе же, помимо обычного ножа, ещё был и швырковый.

Вокруг пока всё было тихо.

Сотник с размаху вбил колун в колоду. И тут же, не заканчивая поступательного движения, кувырком ушёл вперёд и в бок, за небольшую кучу дров. Сильно жгло бок…

Как вот не берёгся, а первый выстрел-то он проморгал!

Если б не этот кинжал под одёжкой, была бы совсем хана. В воздухе свистнула новая стрела. «Да что ж это за стрелок то такой!?» –с удивлением подумал Андрей.

Так профессионально работает, как будто бы с дружиной пришёл. Когда он в перекате уходил ближе к двери сруба, тот его почти что пришпилил, пробив полу кафтана. А со стороны-то, небось, было видно, что попал!

Воздух огласился истошным воем, побольше страсти, экспрессии, меня же уже два раза проткнули! Мне больно, сволочи, я же умирать не хочу! И он выдал новую волну криков и стонов из глубины сруба.