Она ничего не почувствовала, проведя кончиком кинжала по своей ладони. Хлынула кровь, которая была куда темнее сверкающего ручейка, стекающего по запястью Джекса. Он не сделал ни малейшего движения, чтобы остановить этот поток. Его глаза были прикованы к ее руке, наблюдали за тем, как красные капли пятнают ее и без того запачканный желтый пояс и голубовато-фиолетовый подол. Надевая это платье утром, она рассчитывала на хороший день, но со временем оно пришло в негодность, как и многое другое.

Телла вернула Джексу кинжал, но он уронил его на землю и взял ее окровавленную руку в свою. Его пульс участился, а ладонь стала горячей, как никогда. Сочащаяся из его раны кровь жаждала смешаться с ее кровью.

– Теперь повторяй за мной.

Джекс вдруг заговорил на языке, которого Телла не знала. Каждое слово оживало у нее на губах; оно имело металлический волшебно-сладкий привкус крови, текущей по их рукам. Которая становилась все жарче и струилась все быстрее с каждым последующим звуком. Джекс обещал забрать ее горе и боль, но что-то в их обмене заставило ее заподозрить, что она отдает куда больше, чем намеревалась.

«Остановись, пока не стало слишком поздно».

Однако остановиться Телла не могла. Она позволит ему забрать все, что хочет, если взамен он унесет ее скорбь.

Три последних слова слились в некую фразу и были произнесены особенно звучным голосом:

– Персис атай лирниаллис.

Они совсем не казались сладкими на вкус, наоборот, впились в язык, точно колючки, острые, цепкие и совершенно нечестивые. Внезапно окружающая обстановка – кожаный диван, пустой камин, заваленный бумагами стол – исчезла.

Телла старалась не кричать и не навалиться на Джекса, когда невидимые нити магии, похожие на очаги пламени и горящие мечты, обвились вокруг их сцепленных рук, необузданным потоком хлынули ей в вены и стали растекаться по телу, обжигая руки и грудь, клеймя плоть.

– Не отпускай, – велел Джекс.

Второй рукой он теперь сжимал ее здоровую ладонь, но Телла почти ничего не ощущала. Она снова оказалась лежащей на каменном полу пещеры и беспомощно наблюдала за уходящей от нее матерью. Затем появился Гавриил, но на этот раз между ними не было вращающегося циркового колеса. Расширенными от ужаса глазами Телла глядела, как он вытащил кинжал из своей груди, вонзил его в сердце ее матери и прокрутил…

– Посмотри на меня, – прошипел Джекс сквозь зубы.

Телла разлепила веки и увидела, что лоб Джекса стал влажным от пота, а его грудь порывисто вздымается и опадает – как и у нее самой. Он не просто избавляет ее от боли, но забирает боль себе. По его щекам струились кровавые слезы, а глаза из-за испытываемых страданий сделались почти совсем прозрачными.

Телла крепче стиснула его руки и прижалась лбом к его лбу.

– Это наш обмен так непросто тебе дается или ты переживаешь за меня? – тяжело дыша, спросил Джекс.

– Не льсти себе.

– А ты не лги мне, ведь я чувствую все то же, что и ты сейчас. – Он приблизил губы почти вплотную к ее рту, так что она ощутила вкус его кровавых слез, струящихся по щекам. Они были горькими, исполненными потерь и скорби, но также холодными и чистыми, как лед. Решив, что это ненастоящий поцелуй, она прильнула к его губам и почувствовала, что душевные терзания несколько притупились.

Похоже, следовало позволить ему поцеловать себя… Может быть, на сей раз последствия оказались бы не такими катастрофичными.

– Обещаю, теперь вреда не будет, – прохрипел Джекс.

Телла снова легонько коснулась губами его губ. Он был лжецом и Мойрой к тому же, но от этого мимолетного контакта она в самом деле почувствовала себя лучше.

Когда Джекс поцеловал ее в ответ, ее боль пошла на убыль. Он забирал себе ее горе в сплетении языков, слиянии слез, крови и разбитых сердец, впитывал его с каждым жадным движением своих холодных губ, прижатых к ее. Продолжая стискивать руки Теллы, он завел их ей за спину, словно заключая в клетку собственного тела, и они оба упали на пол.

То, что происходило между ними сейчас, ничем не напоминало безупречный первый поцелуй во время Судьбоносного Бала. Нынешнее слияние их губ было отчаянным, диким, грубым и порочным. Исполненным владеющих ими ужасных эмоций. Нескончаемый поток скорби и боли. Они лежали на грубом ковре, вцепившись друг в друга. Телла впилась зубами в нижнюю губу Джекса так сильно, что выступила кровь.

Он в ответ накинулся на нее с еще большим жаром, собственнически покусывая ее подбородок и шею, постепенно спускаясь к ключице.

Если раньше он мог чувствовать ее эмоции, то теперь и она обрела способность чувствовать его. Даже забрав ее печаль и сердечные терзания, ощущал он сейчас совсем другое: желание, отчаяние, вожделение, одержимость. Он хотел ее, ее одну. Настолько сильно, что ни о чем больше и помыслить не мог. Телла поняла это по тому, как изменился их поцелуй, из безрассудного и голодного сделавшись томным, смакующим, как будто Джекс долгое время воображал его себе, а теперь взялся претворять фантазии в жизнь.

Тоненький голос разума, который Телла изо всех сил пыталась игнорировать, уверял, что она совершает огромную ошибку, что на самом деле ее сердце стремится вовсе не к Джексу, а к Легендо. Всегда к Легендо, какие бы поступки он ни совершил и кем бы ни был на самом деле. Возможно, ей никогда не удастся заполучить его по-настоящему, но от этого не перестанет желать его. Если уж ей суждено поцеловать одного из злодеев, пусть это будет Легендо, а не Принц Сердец.

Ей нужно оттолкнуть Джекса!

Но Легендо больше и пальцем к ней не прикасался. Будь он сейчас здесь, вероятно, даже не обнял бы ее, не говоря уж о том, чтобы поцеловать. А Телле нравилось даруемое слиянием губ ощущение: о ней заботятся, ее лелеют. Куда приятнее чувствовать вместо боли желание. Печаль почти прошла, и поцелуй стал более интенсивным. Или, быть может, теперь, когда Телла перестала испытывать сокрушительное отчаяние и у нее перед глазами не стояла смерть, она получила возможность по-настоящему насладиться поцелуем – и каждым сантиметром тела прижимающегося к ней Джекса.

Однако, даже пребывая в нынешнем смятенном состоянии, Телла знала, что дольше так продолжаться не может. Поэтому она вырвала свою кровоточащую руку из ладони Джекса и отвернулась от него.

Джекс не сделал попытки остановить ее, но и не отодвинулся тоже, так что они продолжали лежать на боку, прижавшись друг к другу грудными клетками, тесно сплетясь ногами.

Боль, печаль и чувство утраты покинули Теллу. Но вместе с ними ушла и жизненная сила, оставив ее пустой и бескостной. Пятна крови были повсюду: на ее платье, руках, на Джексе. Она понимала, что между ними только что произошло что-то невероятно интимное, выходящее далеко за рамки физического.

На его щеках виднелись красные дорожки, похожие на призраки слез, которые он выплакал из-за нее.

Ей следовало попытаться встать и уйти, но тело было предельно истощено. К тому же ей нравилось, как Джекс обнимал ее, крепко прижимая к своей холодной груди, как будто хотел, чтобы она осталась. Она продолжит ненавидеть его после того, как восстановит силы. Прямо сейчас ее занимало лишь то, что боль ушла.