Жидковато.

Тем не менее еще вчера, в телефонной беседе, он намекнул Родлю, чтобы тот связался со специалистом по — «святым писаниям» Гофманом и выяснил кое-какие подробности об одном желанном госте. Родль должен был понять, что речь идет о сведениях относительно Бауэра

Адъютант давно знал, что Скорцени всегда интересовали сведения не только на тех людей, с которыми придется работать, но и на тех, которые недоступны для него, но так или иначе выходят на контакт с ним. Стремление знать все обо всех было маниакальной привилегией офицера службы безопасности. «Маниакальная привилегия — термин, подаренный VI управлению Главного управления имперской безопасности самим первым диверсантом.

— Как будут развиваться события в «Волчьем логове» после прибытия туда Муссолини, об этом знает только Бог и фюрер. А точнее, фюрер и Бог. Но, судя по всему, итальянский пасьянс разложен основательно и надолго, — заговорил Бауэр именно тогда, когда Скорцени окончательно разуверился получить от него хоть какую-то начальную информацию. — Это я так, по-солдатски, прикидываю. Исходя из того, что один связной «Хейнкель-111» мне уже пришлось отправить в Италию, чтобы срочно доставить в логово нашего посла в Риме Рудольфа Рана и находящегося сейчас в Северной Италии обергруппенфюрера Карла Вольфа. Так что вам, Скорцени, работа всегда найдется.

— Значит, все еще итальянский пасьянс? — уже как бы про себя переспросил Скорцени.

— Уж не рассчитываете ли вы, что следующим приказом фюрер отправит вас похищать «вождя всех времен и народов»? — иронично улыбнулся генерал. Хотя худощавое, иссушенное ветрами лицо его создано было явно не для улыбок.

— Почему бы и нет, бригадефюрер? Был бы приказ, — жестко отреагировал Скорцени. И в долгом испытывающем взгляде, которым осенил его пилот, в одинаковой мере было отмеряно и недоверия, и уважения.

Но все же Бауэр больше склонялся к мысли, что заявление Скорцени — не бравада. Был бы приказ, и этот «солдат фюрера» действительно решится на то, на что решиться практически невозможно. Похищение Муссолини с вершины Абруццо, которым восхищаются сейчас даже враги рейха, тоже казалось операцией из разряда невероятных.

Однако искренняя признательность генералу не помешала Скорцени сразу же по возвращении в отель вызвать к себе в номер Родля. Усевшись в мягкое венское кресло и закрыв глаза, он сказал то, что говорил всегда, желая, чтобы адъютант не спеша, вдумчиво ознакомил его с очередным «святым писанием», то есть досье.

«Только не надо жевать седло, Родль. Житие грешников требует Божественного прощения грехов».

Так, почивая в кресле и закрыв глаза, Скорцени запоминал «на слух» вдвое быстрее и втрое основательнее. Адъютант давно убедился в этом. А потому старался.

— Из того, что может представлять непосредственный интерес… — начал Родль. — В национал-социалистическую рабочую партию вступил в 1926 году. Личным пилотом фюрера назначен в тридцать четвертом, по рекомендации Гиммлера, поддержанной Гессом. Оба познакомились с ним за несколько лет до этого назначения. Спустя два года стал командиром правительственной эскадрильи. Лично управлял самолетом, доставлявшим фюрера на Восточный фронт: в частности, в города Винницу, Николаев, Сталино, Херсон, Запорожье, Смоленск, а также в район озера Ильмень.

— Озера Ильмень? — переспросил Скорцени, нарушив собственное правило: никогда не перебивать Родля до полного ознакомления им со «святым писанием».

— Так точно, штурмбаннфюрер. Озеро Ильмень. В данном случае никакой город не указан. Очевидно, речь идет о полевом армейском аэродроме в районе этого озера.

— Не ерзайте, Родль, — поморщился Скорцени.

«Ильмень, Ильмень…» — он пытался припомнить, попадалось ли такое озеро на его пути, когда в составе дивизии «Рейх» наступал на Москву.

Каждый раз, когда Отто приходилось слышать какое-либо русское наименование, он обязательно стремился вспомнить, не приходилось ли бывать там. Но Ильмень? Нет, очевидно, осталось где-то в стороне. Нужно будет взглянуть на карту. Странно, он почему-то не знал, что фюреру приходилось бывать в районе этого озера. Столько полетов на Восточный фронт! Зачем же фюреру рисковать своей жизнью? Для этого существуют фельдмаршалы, генералы, солдаты…

— Озеро расположено неподалеку от Новгорода, — понял причину его мучений адъютант. — Я уточнял. Ленинградское направление.

«Значит, севернее. Мы-то двигались на Москву. Какое прекрасное это было время — лето 41-го! Лето, в которое мы наступали на Москву. Впрочем, возможно, меня тоже до сих пор не посылали с особым диверсионным заданием в Россию, чтобы не рисковать. Для этого находятся десятки других. Пока что находятся…»

— Золотой значок члена НСДАП фюрер вручал бригаде-фюреру лично, — очень точно уловил Родль паузу в его размышлениях. — По заданию фюрера Бауэр доставлял в Берлин или в ставку в Восточной Пруссии Антонеску, Хорти, Лаваля, Маннергейма.

— А Муссолини? — вновь не сдержался Скорцени.

— Муссолини — тоже. Дважды.

— Ну это я так, из любопытства, — признался Скорцени.

— И еще одна деталь: в пилотской кабине самолета бри-гадефюрера всегда находится «Майн кампф». В разговорах и спорах Бауэр часто цитирует фюрера. Цитирует, как отмечается в агентурных донесениях, «безукоризненно точно».

— Вот как? — только теперь открыл глаза Скорцени. — Послушайте, партайгеноссе Родль, вы не могли бы вспомнить: ваш друг Скорцени цитировал когда-нибудь «Майн кампф»?

Или одну из речей фюрера? С «безукоризненной точностью»?

— Простите, — растерялся Родль. — Не могу вспомнить.

— Никогда, Родль! По всей вероятности, именно это и записано сейчас в досье на Скорцени, с которым, возможно, в эти же минуты знакомится Гиммлер. Или Борман. Хорошо помня при этом, что рекомендовали-то меня не они, а Каль-тенбруннер. Это ж надо: «С безукоризненной точностью»! Вы хорошо помните: именно так и было написано: «цитирует с безукоризненной точностью»?

— Так мне было сообщено. Из того, вторичного, досье, которое…

— Не надо напоминать мне, из каких досье это почерпнуто, — грубо прервал его Скорцени. — Представляю себе, какие сведения о несчастном пилоте имеются в том, первичном, досье. И вот что, Родль: я никогда не цитирую фюрера. Так и подтвердите это, если понадобится.

— Что вы, штурмбаннфюрер!

— Никогда. Даже с укоризненной неточностью. Точно так же, как не терплю идиотизма в агентурной работе. Хотя и считаю, что в агентурных сведениях мелочей не бывает. Мелочей — нет. Но полицейского идиотизма ищеек — сколько угодно. А ведь досье — это как исповедь перед Богом.

— Или во всяком случае перед гестапо.

— Но исповедь.

Едва Штубер успел ознакомиться со своим новым кабинетом, расположенным на втором этаже старинного особняка недалеко от центра Подольска, как на стОле его ожил телефон. Звонил начальник местного отделения гестапо оберштурмбаннфюрер[15]Роттенберг.