Как держать себя в руках? —

Сердце, словно кобылица,

вскачь летит дорогой длинной,

и откуда этот страх,

страх нелепый, беспричинный, —

вдруг я сплю…

Вдруг я сплю и все мне снится?

Мой успех – не сновиденье?

Потерять надежду жутко,

только ею и живу.

Если это заблужденье,

чья-то мерзостная шутка —

жить не стоит…

Жить не стоит наяву.

Жизнь моя держалась верой,

что судьба меня найдет,

ждал я сказочного дня.

Если это все – химера,

воспаленных мыслей плод —

пусть уносит…

Пусть уносит смерть меня.

Вижу я: горят витрины,

ламп неоновых мерцанье,

и в моем зажглись квартале

десять букв: «Хуан Молина»;

знаю: гул и ликованье

ждут меня…

Скоро ждут меня в «Пигале».

Была уже глухая ночь, когда Молина вернулся в пансион и поделился новостями со своим соседом по хижине.

Однажды ночью, как и всегда, Ивонна приехала в кабаре. У стойки бара расположились все те же ухажеры. Девушка уже готовилась начать свои ночные странствия – от «Рояль-Пигаль» к отелю «Альвеар» и обратно, из «Альвеара» в «Рояль-Пигаль» – и так до последнего клиента – но вдруг откуда ни возьмись появился Андре Сеген, схватил Ивонну за руку и, даже не дав ей снять плащ, прямо-таки потащил в свой кабинет. Сеген выглядел одновременно ликующим и взволнованным. Он вытащил из ящичка сигару, специальным ножичком обрезал кончик, закурил и, весь окутавшись облаком дыма, произнес:

– Хочу тебя кое с кем познакомить.

Ивонна развеяла дымную пелену рукой – словно отодвигая занавеску – посмотрела управляющему прямо в глаза и уже не отводила взгляда, ожидая продолжения.

– Об одном хочу тебя попросить: веди себя хорошо, – произнес управляющий таким тоном, как если бы разговаривал с маленькой девочкой, а не с профессионалкой высочайшего класса.

– И вот еще что, – добавил Андре со всей возможной значительностью, не выпуская гаванской сигары изо рта, – послушание. Хочу тебя просить об абсолютном послушании.

Ивонне остается только молча кивнуть. Это не первый и, скорее всего, не последний раз, когда Андре представляет ее очередному политику или военному, или, как часто бывало, и политику, и военному сразу. Ивонна ненавидит эти встречи на высшем уровне, которые приносят столько счастья ее покровителю. Однако на кон поставлены слишком большие деньги, и Ивонна вынуждена подчиняться причудам Их Превосходительств. Как только Ивонна снова слышит эту условную фразу: «Хочу тебя кое с кем познакомить», она, словно погружаясь в повторяющийся кошмар, вспоминает одного за другим всех высокопоставленных деятелей, с которыми ей пришлось встретиться на свое горе. Девушка вздыхает от омерзения, но вздох этот превращается у нее на губах в песню тоски и безысходности:

Я знаю, всем живущим в этом улье

пора в зоологический музей:

с утра они учтивостью блистают,

а ночью, как наступит полнолунье,

волками обернутся из людей,

клыками щелкают и когти выпускают.

Поверьте на слово, я вижу их везде:

отцы семейств, что не пропустят мессы,

юнцы, что службой беспорочной дорожат,

всего боятся, крестятся весь день —

узнав про их ночные интересы,

их и в Содоме бы судили за разврат.

Вояки бравые в мундирах, в эполетах,

вся грудь у них в медалях и крестах,

у нас почетен их геройский ратный труд;

но видели б вы их переодетых,

в чулочках и в ажурных поясках, —

сказали бы: «Мои глаза мне врут».

Преосвященства держат грешников в испуге,

кричат, что танго – сладострастный танец,

а кабаре – рассадник мерзостных утех;

но, только-только расплатившись за услуги,

разглаживая складки на сутане,

они глаголят: «Детка, я простил твой грех».

Итак, Ивонне уже известно, что означает фраза «хочу тебя кое с кем познакомить», когда ее произносит Андре Сеген. Теперь взгляд девушки дает ему понять: «Давай покончим с этим как можно быстрее»; она порывисто встает, чтобы ускорить процедуру. Не переставая улыбаться, управляющий ведет ее в отдельный зал, подводит к длинному столу, и, когда Ивонна видит перед собой шумную компанию мужчин, поглощающих шампанское, как будто другой возможности у них уже не будет, девушка мысленно готовится к худшему. Андре чуть заметно кивает тому, кто сидит во главе стола. И незнакомец поднимается с места.

Ивонна не узнала его, пока не услышала его голос – тот самый голос, звучавший из трубы граммофона, голос, столько раз спасавший ей жизнь в дни заточения. Первый порыв девушки – броситься в объятия к этому человеку, как к отцу. Но она замирает, не в силах ни заговорить, ни сдвинуться с места. На печальные голубые глаза Ивонны набегает пелена – от чувства такого же глубокого, сколь глубок океан, пролегший между девушкой и ее домом.

– Это все от дыма, – робко произносит Ивонна.

Пытаясь совладать с собой и не разрыдаться при всех, она отходит на несколько шагов и поет из темноты срывающимся голосом:

Сердце, сердце, бейся ровно,

перед ним дрожу я,

словно воробьишко на ветру!

Закурю – ведь спрятать страх необходимо;

плачу, словно бы невольно, —

этих слез я не утру и не выдам,

что сгораю я незримо.

Если кто-то спросит вдруг:

«Что с тобой, скажи, Ивонна? —

…просто слишком много дыма.

Если видишь, что закрыла

я лицо рукой дрожащей,

что гляжу я мимо, —

не доискивайся, милый,

ты причины настоящей —

…просто слишком много дыма.

Странные слезинки эти,

что блеснули на щеке,

не считай моими —

видно, дело в сигарете,

догорающей в руке,

…дело в дыме, только в дыме.

И когда Гардель, низко надвинув фетровую шляпу, берет Ивонну под руку и уводит через заднюю дверь, он замечает, как повлажнели ее глаза.

– Что случилось?

И девушка, послушная его руке, повторяет словно про себя:

– Все от дыма…

Хуан Молина дожидался, когда ассистент сделает ему знак и позовет на сцену. Он готовился к выходу за тяжелым занавесом, утирая со лба пот, выступивший от стыда и волнения. Из зала доносились бравурные аккорды «Традиционного оркестра» Панчо Спавенты, на занавес ложились тени пар, танцующих на площадке. Молина никогда прежде не выступал на публике, и теперь он на себе испытывал волнение, о котором ему не раз рассказывали. Был момент, когда он хотел потихоньку развернуться и уйти, чтобы никогда не возвращаться. Молина искренне раскаивался, что бросил работу на верфи.