– Да, кстати, у тебя-то какие новости? – обратился ко мне Максим, развернувшись в мою сторону.

– Да всё так же. Анализы, лечение, а дальше видно будет, – ответил я, продолжая смотреть на солнце и облака.

– Эх, вот мне бы ваши проблемы, ребята, – обратился к нам Максим, забираясь на кровать. Я бы вам за ноги пол своей жизни бы отдал, вот не шучу.

– Давай меняться? – улыбаясь, ответил ему Дима. – Ты мне полжизни, а я тебе свои обе почки, вот и поживешь.

– А что, давай, я бы сразу в город поехал, так я соскучился по прогулкам, погулял бы в районе Цветного бульвара, далее пошёл бы в сторону Китай-города, посидел бы в какой-нибудь кафешке, а может, вечером бы зашёл в какой-нибудь ночной клуб.

Говоря эти слова, Максим опрокинулся на подушку и замолчал, наверное, он представил, как снова сможет стоять, да что там стоять, бегать. Прыгать, а может, и летать. Инвалидом быть плохо, инвалидом в России плохо быть втройне. Хорошо, что в больнице есть лифт, а, наверное, в какой-нибудь условной Твери не во всех больницах он есть. На входе есть пандусы, а в Химкинской больнице я пандусов не видел, интересно, почему? Даже в подъезде бабушки нет никаких приспособлений для передвижения инвалидов, не говоря уже просто о пандусах, а ведь на пятом этаже живёт неходячая подруга бабушки. Я, по всей видимости, всё больше и больше проникался проблемами действительно нездоровых людей, к которым пока что себя не относил.

– Слушайте, а меня осенила шикарная мысль, парни, а может, нам на улицу сходить? Вы как?

Дима и Максим вопросительно посмотрели на меня, и оба сначала недоумённо молчали, а чуть позже Максим ответил твёрдым согласием, а Дима, наверно, кивнул за компанию.

– Я иду, но только с одним условием: я сам буду преодолевать все препятствия, связанные со своим передвижением, вы мне только поможете по лестнице спуститься и всё, – говоря это, Максим поднял указательный палец правой руки, как бы показывая, что это условие не может быть оспорено ни в какой форме. Я в ответ на это просто кивнул и пошёл к своей кровати, чтобы надеть ботинки.

Парни также переобулись, и мы начали свою прогулку.

Максим действительно преодолел все преграды по пути на улицу самостоятельно, и мы порой только недоумённо смотрели на то, как он виртуозно обращался со своим транспортным средством и как легко разгонялся, даже порой обгоняя нас двоих.

На улице стояли последние тёплые октябрьские дни, и мне стало как-то хорошо, как только я вдохнул уличный воздух. Я сделал глубокий вдох и почувствовал, как мне стало лучше, особенно после больничного спёртого воздуха. Ещё бы добавить чуточку моря, морского лёгкого бриза, и было бы вообще супер, а так… Осень, Москва, больница и тоска!

Максим поехал вперёд и позвал нас за собой.

– Пойдемте присядем на скамейку, – показал он рукой в сторону двух стоящих рядом скамеек.

– А ты довольно шустрый, – слегка улыбаясь, сказал я, потрепав по плечу Максима.

– Будешь тут шустрым, скорее бы от неё избавиться и поскорее начать ходить. Вот тогда точно стану шустрым, – одобрительно ответил он, смотря мне в глаза. – Я же вообще хочу начать заниматься бегом.

– Бегом? – удивлённо спросил Дима.

– Ну да, а что тут такого? Есть даже специальные секции для инвалидов, ты разве не слышал? Хотя откуда тебе слышать, ты же не инвалид.

– Не инвалид? –переспросил Дима.

– Ну да, а что ты? Вон, ноги есть, руки есть, ходишь прямо, – пожимая плечами и удивлённо поджимая губы, ответил Максим.

– Ну да, ноги есть. Но я порой ночами не сплю из-за боли в пояснице, порой падаю просто от потери сознания, извини, у меня вторая группа уже как три года, ещё неизвестно, как меня тут почистят и что дальше будет, может, вообще скажут: иди домой и доживай свой век, для тебя доноров нет!

– Ну ладно, ладно, не заводись, всё нормально будет.

– Да какой там нормально? Я уже так столько лет мучаюсь, устал я сильно, – говоря это, Дима отвернулся в сторону, и мне кажется, ему было очень больно открыть нам душу и раскрыть свою боль.

– Парни, а гляньте на солнце, видите, какое оно сегодня? – обратился я к своим новым друзьям, дабы сменить тему разговора.

– Ну да, солнце в зените, светит красиво. Хорошо ты придумал на улицу выйти, хорошо тут, светло, хоть на птичек можно посмотреть, – ответил мне Максим и поехал в сторону близстоящего тополя.

Я остался сидеть рядом с Димой и молчал, он тоже молчал, смотря куда-то вдаль, не говоря ни слова, отвернувшись от меня. Я посмотрел на него, и мне стало жаль его, глядя только на его осунувшийся вид. Он сидел на краю скамьи какой-то скукоженный, и его болезненное состояние выдавали худоба и бледное лицо, а всё это ещё более выделяли круги под глазами и безразличное ко всему происходящему выражение лица. Когда он говорил с нами, он почти не улыбался, речь его была медленная, как и он сам.

Я словно чувствовал, как будто его обвязывает со всех сторон змей, изображённый на многочисленных брошюрах, посвященных здоровью. Этот змей уже почти подобрался к его шее и вроде как даже начал его душить, но этот парень верит в счастливую развязку и начинает сопротивляться, разжимая его стальной захват с помощью этих белых ангелов в белых и голубых халатах.

– Давай тоже пройдёмся, – обращаюсь я к нему, и мы начинаем идти в сторону тополя, у которого остановился Максим.

У каждого человека есть своё любимое животное или дерево, вот и мне нравятся все без исключения что животные, что деревья. Мы подходим к тополю, и я опираюсь на него своим плечом, а Максим дотрагивается до него рукой.

– Дерево, – говорит Максим и улыбается мне.

– Живое, – отвечаю я ему.

– А ещё оно пахнет, – подхватывает Дима, слегка поглаживая кору тополя.

Он делает это медленно, его рука скользит по коре, как рука матери, которая гладит своё дитя перед сном и поёт ему колыбельную. Я тоже дотрагиваюсь до коры и чувствую, что она холодная и крайне грубая. Я прислоняюсь к дереву спиной и закрываю глаза. Мне становится легче, я чувствую, как ветки дерева наклоняются под силой ветра, как на моём лице играют тени от листьев. Меня всё это расслабляет, и я куда-то улетаю… Представляю, что это дерево ещё живой организм, но скоро оно уйдёт в долгую спячку или станет чуть-чуть законсервированным, а сейчас оно готовится к этой самой операции, или