Как она ни пыталась игнорировать свои подозрения по поводу отношений Шейна и матери Джастиса, это было почти невозможно. Скорее всего она была права. Шейн состоял с Сериз в интимной связи, быть может, даже любил ее. Последнее для нее было страшнее, чем просто акт измены со стороны мужа.

Интересно, сколько раз они предавались греху? Приступы ревности вызывали у нее желание воткнуть ему иглу в сердце или хотя бы выцарапать глаза.

В библейском смысле они с Шейном знали друг друга только единожды. Хотя нет, можно считать, дважды, если учитывать их торопливое прощание перед рассветом в ночь после свадьбы. Она была напугана, а Шейн был смущен. Ей нравилось, как он держал ее в объятиях, и ей было безумно приятно, когда его голая кожа касалась ее обнаженного тела. Хотя сам акт соития был... каким-то неловким.

Раньше она всегда считала, что виной тому ее невинность. Она всегда хотела быть хорошей женой для Шей-на, и она была уверена, что, несмотря на неудачу их первой брачной ночи, со временем все можно исправить.

Ее до глубины души поразило, с каким негодованием она восприняла факт измены Шейна. С другой стороны, разве это факт? Она лишь слышала имя любовницы из уст супруга. Она всегда считала себя практичной женщиной и уж никак не ожидала от своей персоны такой желчности. Но мысль о том, что он попросил ее воспитывать сына своей любовницы, как своего собственного, была для нее настоящей пощечиной.

Черт возьми, он слишком многого от нее хотел. Больше, чем она могла дать.

Шейн сел и свесил ноги с кровати.

– Какого лешего ты обрила половину моего лица?

Джастис попятился к двери.

– Говорил же тебе не делать этого, – сказал он.

Шишка на лбу снова начала кровоточить, и Кэтлин нетерпеливо вздохнула, поджав губы и глядя, как рубиновая капля катится вниз и останавливается над бровью.

– Ну вот, погляди, что ты наделал! Ложись обратно, я обработаю тебе лоб. Наверное, крови было так много, что рана вскрылась.

– Вот еще. За тобой не углядишь, так ты меня и налысо обреешь.

– Раз ты снова грубишь, значит, будешь жить, – спокойно ответила Кэтлин, старательно скрывая свой гнев. Если она сорвется и начнет обличать его в связях с мертвой женщиной, то едва ли это увеличит ее шансы построить нормальную семью. А этого она жаждала больше всего на свете. Она должна проглотить обиду и продолжать жить, как будто не догадываясь о связи своего мужа и матери Джастиса.

– Штопка моей голове не нужна, – заявил Шейн, – а уж стрижка тем более.

– Нет, конечно, если ты боишься иголки...

Он зыркнул на нее, но все же остался сидеть и позволил ей обмыть и осмотреть рану на лбу. Кэтлин с облегчением обнаружила, что травма не такая страшная, как она опасалась. Она плеснула на рану шерри своего отца и протерла края раны сухой чистой тряпицей.

– Ничего бы не случилось, держи ты свою Дерри подальше от быка.

– Да, туте тобой не поспоришь. Я виновата, – признала она неохотно, – но ты тоже хорош. Сразу видно, что у тебя совершенно нет опыта общения с детьми.

– Не знаю, с Джастисом у меня все получается.

– Он вообще необычный ребенок. А ты еще позволяешь ему ругаться, как грузчику.

Шейн согласно кивнул.

– Да, пожалуй. Он как мустанг, никогда не знавший узды. Но что до его языка, то это вина матери. Я борюсь с этим как могу. И может, даже стоит быть с ним пожестче, но это непросто.

– Матерью тоже быть нелегко.

Она закончила с его царапинами и бросила набухшую кровью тряпицу в таз с остывшей водой.

– Почему-то мне кажется, что тебе нравится причинять мне боль, женщина.

Она убрала фляжку в карман одной из юбок и стала прибираться. На последнюю реплику Шейна она не обратила внимания.

– Я серьезно говорила тебе, что ты смелый человек. Самый храбрый из всех, кого я знала.

Он слегка покраснел, что сложно было заметить под ровным загаром, и потер глаз. Сердце билось в груди Кэтлин, словно Голиаф внутри ее пытался протаранить себе путь наружу.

Кэтлин обратила внимание на исцарапанные руки Шейна. Когда она нежно обмыла ему сначала одну руку, затем другую, он не протестовал. Она достала из сумки коробочку с домашней мазью, которую привезла с собой из Ирландии, и смазала ему все царапины и порезы.

– Ты думаешь, у нас в графстве Клэр дети никогда не погибали под копытами быков или от их рогов? Уверяю тебя, Дерри так перепугалась, что ни за что не подойдет больше к его загону, – сказала Кейти.

Шейн опустил глаза.

– Извини, что обвинил тебя во всем. Если бы что-нибудь случилось с одним из детей, то вина полностью лежала бы на мне. Я ведь знал все опасности на своей земле. А ты – нет. Может, не стоило мне дергать тебя, сидела бы дома со своим отцом?

– Это вряд ли, – сказала Кэтлин тихо, – он умер.

– Умер? – Шейн посмотрел на нее, не веря своим ушам. – Ты ничего мне не говорила.

– Ты не спрашивал. Мы говорили о тебе, о Килронане, обо всем, о чем ты хотел, Шейн Макенна. Но ты ни разу не спросил меня, как дела дома, в Ирландии.

– Извини.

Она опустила ресницы, чтобы он не заметил раздражения в ее глазах.

– Это только слова. Вы с папой были как порох и огонь. Не притворяйся, что ты расстроился, узнав, что он умер. Не пытайся изображать чувства, которых не испытываешь.

Шейн вскочил на ноги. Он подошел к Кэтлин и обнял ее, прижал к себе.

– Кейти, – прошептал он, уткнувшись носом в ее волосы, – твой отец терпеть меня не мог. И у него были на то причины.

– Да нет же, – запротестовала Кэтлин, – он вовсе тебя не ненавидел. Просто ты был католиком и... бедняком и...

– И сыном нищего пьяницы, который бил жену и детей до полусмерти каждый раз, как приходил домой, надравшись до чертиков в ближайшем пабе.

– Нечестно было со стороны отца...

Шейн поднял ее голову за подбородок, чтобы заглянуть в глаза.

– Это уже не важно, – прошептал он нежно, – ты любила его, и он был для тебя хорошим отцом. Расскажи мне, как он умер.

– Мама подхватила лихорадку от жены батрака. Мы похоронили ее накануне Рождества. Это было два года назад. Папа прожил до весны. Но ты же знаешь, у него всегда было слабое сердце. Он зачах на глазах.

Кэтлин освободилась от объятий Шейна и со слезами на глазах стала торопливо рассказывать все, боясь, что разрыдается.

– Остались только мы: Морин, я и Дерри. Ее муж погиб летом, во время одного из голодных бунтов. В апреле она ждала от него ребенка, но я не получала от них никаких вестей, поэтому не знаю, как у них...

– Подожди, подожди. Каких еще голодных бунтов?