жест, казалось, обезоружил Елизавету, она невольно улыбнулась и поцеловала их. София понимала, что она не несла ответственность за поступки матери.

Однако для тех, кто оскорбил и предал императрицу, не было прощения. Первый удар она нанесла Шетарди. Французскому послу было приказано покинуть Москву в течение двадцати четырех часов и направиться к границе в Ригу, минуя Санкт-Петербург. Гнев императрицы по отношению к бывшему другу был так силен, что она приказала вернуть свой украшенный бриллиантами портрет, который подарила ему. Он отдал портрет, однако бриллианты оставил себе. Мардефельду, прусскому послу, разрешили задержаться, но через год выслали и его. Иоганне позволили остаться лишь потому, что она была матерью Софии, и лишь до тех пор, пока та не выйдет замуж за великого князя.

Разгромив политических врагов, Бестужев вознесся еще больше. Его повысили с должности вице-канцлера до канцлера, наградили дворцом и поместьями, а поражение дипломатических врагов означало триумф проавстрийской, антипрусской политики. Укрепившись в своем влиянии, он уже не видел необходимости препятствовать браку Петра и Софии. Он понимал, что императрица желала воплощения своих планов относительно этих молодых людей, и мешать им было бы опасно. Мать Софии даже после заключения брака не представляла для него угрозы.

Краткая дипломатическая карьера Иоганны закончилась полнейшим поражением: французский посол был изгнан, прусский посланник, прослуживший при русском дворе двадцать лет, потерял свое влияние, Бестужева повысили до канцлера. К тому же Иоганна потерпела поражение и на личном фронте: дружба Елизаветы с сестрой человека, которого она когда-то любила, сменилась сильным желанием поскорее вернуть мать Софии назад в Германию.

9

Обращение и помолвка

Императрица торопила события и назначила дату помолвки Софии и Петра на 29 июня. Согласно плану, за день до этого 28 июня 1744 года юная немецкая принцесса должна была официально и публично отречься от своей лютеранской веры и принять православие. До последней минуты София сомневалась по поводу этого необратимого шага. Но вечером накануне церемонии ее сомнения, казалось, развеялись. «Она крепко спала всю ночь, – писала Иоганна мужу, – это было ясным подтверждением ее спокойствия».

На следующее утро императрица послала за Софией и присутствовала при ее утреннем туалете. Елизавета приказала молодой девушке надеть точно такое же платье, как у нее: оба наряда были сделаны из тяжелой алой шелковой тафты и отделаны по швам серебром. Различие заключалось лишь в том, что платье Елизаветы украшали бриллианты, в то время как единственными украшениями Софии были серьги и брошь, которые императрица подарила ей, когда она оправилась от пневмонии. София выглядела бледной после трех дней строгого поста, предшествовавших церемонии, ее волосы украшала только белая лента. Однако Иоганна писала: «Должна сказать, что она показалась мне очень милой». В самом деле в те дни многие были поражены ее элегантностью и стройной фигурой, темными волосами, белой кожей, голубыми глазами и ее красивым нарядом.

Елизавета протянула Софии руку, и вместе они возглавили длинную процессию, двигавшуюся по бесконечным, заполненным народом коридорам дворца по направлению к часовне. Там София опустилась на квадратную подушку и началась долгая служба. Иоганна частично описала ее своему мужу. «Лоб, веки, шею, ладони и тыльные стороны кистей помазали маслом. Масло стерли куском хлопковой материи сразу после того, как нанесли».

Стоя на коленях на подушке, София прекрасно справлялась со своей ролью. Она говорила уверенным чистым голосом, цитируя учения новой веры. «Я все выучила наизусть по-русски. Как попугай», – признавалась она позже. Императрица расплакалась, но сказала новообращенной: «Я умею держать себя в руках, за это меня так ценят». Для Софии церемония была еще одним сложным, но важным моментом ее обучения, своего рода экзаменом, который она выдержала с блеском. Иоганна гордилась своей дочерью: «Ее манера держать себя <…> на протяжении церемонии отличалась аристократизмом и благородством, я восхитилась бы ей, [даже если бы] она не приходилась мне тем, кем является на самом деле».

Таким образом, София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская стала Екатериной. Софию могли крестить и под ее родным именем – имя Софья было широко распространено в России. Но Елизавета отвергла эту мысль, так как Софьей звали ее собственную тетку, сводную сестру Петра Великого, которая боролась с юным царем за трон пятьдесят лет тому назад. Вместо этого Елизавета выбрала для девушки имя своей собственной матери – Екатерина.

Когда новообращенная покинула церковь, императрица подарила ей бриллиантовое колье и брошь. Несмотря на благодарность, Екатерина была так утомлена, что, стараясь сохранить силы для следующего дня, попросила разрешения не присутствовать на праздничном обеде, последовавшем за церемонией. Позже, вечером, она поехала вместе с императрицей, великим князем Петром и своей матерью в Кремль, где на следующий день должна была состояться помолвка.

На следующее утро, едва Екатерина проснулась, как ей передали два миниатюрных портрета от императрицы: один – с изображением Елизаветы, другой – Петра. Оба были в рамках, инкрустированных бриллиантами. Вскоре явился и сам Петр, чтобы сопровождать ее к императрице, которая ожидала их в императорской короне на голове и мантии на плечах. Из Кремлевского дворца Елизавета вышла под балдахином из чистого серебра настолько тяжелым, что его несли восемь генералов. Позади императрицы следовали Петр и Екатерина, а также придворные, члены Синода и Сената. Процессия прошла по знаменитой Красной площади, на которой выстроились солдаты гвардии, и вступила в Успенский собор, где проходили коронации русских царей. Елизавета взяла молодых людей за руки и повела их по выложенному бархатным ковром помосту между колоннами в середину церкви. Архиепископ Новгородский вел службу, пара обменялась кольцами, которые им подала сама императрица. Иоганна, наблюдавшая за происходившим оценивающим взглядом, отметила, что кольца «выглядели как маленькие чудовища». Ее дочь отметила, что «кольцо, которое Петр дал мне, стоило двенадцать тысяч рублей, а то, что Петр получил от меня – четырнадцать тысяч». По окончании службы зачитали императорский указ, согласно которому Екатерина получала титул великой княгини и право именоваться Ее Императорским Высочеством.

Отчет Иоганны о помолвке был полон жалоб:

«Церемония продлилась четыре часа, и все это время нельзя было присесть даже на минуту. Скажу без преувеличения, моя спина затекла от бесконечных поклонов, которые я была вынуждена совершать, приветствуя всех придворных дам, а на моей правой руке осталась красная отметина величиной с немецкий флорин в том месте, где ее целовали».

Смешанные чувства Иоганны по отношению к дочери, ставшей центральной фигурой на этой великолепной церемонии, должны были смягчиться, поскольку Елизавета постаралась проявить милость к презираемой ею женщине. В соборе она не позволила Иоганне встать перед ней на колени, заявив: «У нас одинаковое положение, и мы возносим одну