Карта Брете-Тюрго показывает остров со всеми его 133 строениями: два самых больших, особняки Бретонвилье и Ламбера, полностью занимают один конец острова

В двух самых знаменитых особняках на втором этаже были устроены застекленные галереи, расположенные по всей длине здания. Они служили смотровыми, и только избранные лица получали доступ к тому, что считалось «лучшим видом в мире» и «зрелищем, которое нужно увидеть, чтобы поверить в него». Один из современников Бретонвилье утверждает, что перспектива, открывавшаяся с его галереи, была столь хороша, что гости зачастую не замечали выставленные напоказ богатства и «обращали свое внимание только на виды».

Галерея Бретонвилье насчитывала 17 туазов, или более ста футов, в длину и имела шесть огромных, более двенадцати футов высотой, окон, а также большой балкон вроде тех, что украшали Пон-Нёф, но гораздо более удобный и изящный. Он был закрытым, там находилось седьмое колоссальное окно; и он выдавался вперед, словно нос гигантского судна, как раз над тем местом, где раздваивалась Сена. В июне 1665 года, уже через два дня после того, как Бернини прибыл в Париж, чтобы начать работу над новым фасадом для Лувра, Кольбер лично устроил ему экскурсию и показал великому итальянскому архитектору все, что могло бы произвести на него впечатление: Сент-Шапель (Sainte Chapelle), или Святую капеллу, собор Нотр-Дам, «откуда они проследовали к острову» – то есть к острову Нотр-Дам. Они направились прямо к особняку Бретонвилье, чтобы «посмотреть на его замечательное расположение».

В 1874 году роскошная резиденция Бретонвилье была принесена в жертву перестройки Османа: ее разрушили, чтобы дать место новому мосту, который носит имя Сюлли, и новому бульвару, названному в честь Генриха IV.

Особняки Бретонвилье и Ламбера стали первым доказательством того, что в современном городе великолепие и роскошь больше не принадлежали исключительно королю и высшей знати. В новом Париже почти все резиденции, которые можно было смело сравнивать с королевскими дворцами, являлись собственностью новой аристократии, принцев и королей финансового мира. Дома Бретонвилье и Ламбера были столь пышными и величественными, что даже повлияли на французский язык.

Вплоть до конца XVII века французское слово «дворец» – palais означало исключительно резиденцию короля. В 1606 году лексикограф Жан Нико отмечает, что в итальянском и испанском языках это слово может относиться к «любому роскошному дому», но «во французском такое использование непозволительно». Но в 1694 году в оригинальном издании словаря Французской академии дается сначала традиционная дефиниция – «королевская резиденция», но затем добавляется: «теперь люди называют дворцами богатые величественные дома». И в самом деле, многие писатели, от Корнеля до Бриса, сравнивали эти два особняка на конце острова с королевскими дворцами.

Все, кто жил не в глубине острова, а на его границах, также захотели приобщиться к модному веянию. За десять лет после того, как были построены два финансовых дворца, на многих домах стали появляться кованые балконы. Вскоре набережная, которую сегодня мы знаем под именем Quai de Béthune, набережная Бетюн – в XVII веке она называлась Quai Dauphine, набережная Дофин, – получила прозвище Quai des Balcons, «набережная Балконов». Набережная Балконов – не единственное народное название, которое пристало к острову Нотр-Дам. С именем самого острова тоже связана история. Историк Соваль упоминает о том, что «его часто называют просто «Остров», как будто «это единственный остров в мире».

В 1637 году городские власти сделали остров Нотр-Дам отдельной административной единицей, но, несмотря на официальное признание, название «остров Нотр-Дам» так и не прижилось. Оно было обозначено на картах, но парижане продолжали называть Нотр-Дам просто «остров» примерно сто первых лет его существования.

В 1713 году в юридических бумагах, где обсуждалась возможная продажа особняка Бретонвилье, остров все еще называется «остров Нотр-Дам». Но в следующем десятилетии он получает новое имя. В сентябре 1728 года для короля была написана комедия L’École des bourgeois; в ней один из персонажей упоминает уже дома на «острове Сен-Луи». А карта 1728 года, составленная аббатом Жаном Делагривом, подтверждает, что смена названия стала почти официальной: остров обозначен как «остров Нотр-Дам, или Сен-Луи».

Новое имя сумело закрепиться. Вскоре парижане, имея в виду новое чудо, которое появилось на реке, называли его уже не просто «остров», но «остров Сен-Луи» – как и мы теперь.

Сегодня бесчисленные путеводители и интернет-сайты повторяют, что Париж – самый прекрасный город в мире, большей частью благодаря своей хорошо структурированной красоте и единству жилых зданий. Как правило, считается, что столь выдающегося облика город достиг благодаря барону Осману. И тем не менее за двести пятьдесят лет до того, как по указу Османа был разрушен самый роскошный особняк Парижа, искусственный остров на Сене убедил самых авторитетных специалистов по архитектуре того времени – от Бернини до Ивлина, – что именно таким должно быть архитектурное будущее французской столицы и будущее городской архитектуры в целом. Гармония и единство, сияющий белый камень, более просторные участки земли, более широкие и прямые улицы – до конца XVII века идеи, впервые воплощенные в жизнь на острове Нотр-Дам в 1640-х годах, распространились по всему Парижу.

К 1645 году три опередивших свое время городских проекта – Пон-Нёф, площадь Руаяль и остров Нотр-Дам – создали основу для нового образа Парижа: города, замечательного не только своей величиной, но и необычными инновационными сооружениями. Однако изменения пока еще не коснулись всего Парижа. Этот процесс застыл почти на десять лет, когда в 1649 году разразилась гражданская война.

Когда в 1643 году власть перешла в руки Людовика XIV, четырехлетний будущий «король-солнце» получил от двух первых монархов из династии Бурбонов столицу, которая довольно сильно изменилась за полвека мирной жизни. Благодаря первому современному мосту Парижа и его первой современной площади горожане стали по-другому относиться к общественным местам; сияющий сказочный остров был почти закончен.

В 1648 году развитие города резко остановилось. На улицах Парижа не раз разворачивалось кровопролитие, последний раз это было в XVI веке, когда шли Религиозные войны. Но в середине XVII века разразилась война совсем иного рода; это была современная революционная борьба, где конфликты возникают не на религиозной, а на экономической или политической почве, например из-за споров насчет того, на что именно следует увеличить налог.

Когда через пять лет противостояние окончилось, Париж уже узнал, что такое ветер перемен. Он словно увидел то, что ему предстояло пережить в будущем; аристократов и правительственных чиновников осыпали оскорблениями, вытаскивали из карет, забрасывали камнями. В них даже стреляли, и делали это простые торговцы и рабочие. Большая часть города превратилась в театр военных действий: витрины лавок были забиты досками, улицы перекрыты баррикадами, милиция патрулировала площади, а враждующие стороны часто устраивали вылазки друг против друга; поговаривали о том, чтобы «уничтожить Бастилию». Парижане быстро «привыкли к виду мертвых тел и раненых, лежащих на улицах», как позже написала кузина Людовика XIV герцогиня де Монпансье.