Она проснулась с криком на устах. Чья-то рука легла ей на лоб. Прежде чем туманная завеса перед ее глазами рассеялась, она уже знала, что это была рука ее отца. Она открыла глаза, заморгала, привыкая к свету, и посмотрела в озабоченное лицо Джустиниано.

— Ты в своей спальне, — прошептал он, и знакомый запах немного успокоил Мательду. — В безопасности.

От сухости в горле она закашлялась. Чашка коснулась ее губ, она отпила немного воды.

— Что случилось? Почему я здесь?

Через легкие занавески в помещение пробивался дневной свет. Отец держал перед ней сосуд из искусно обработанного стекла, с узором из голубых и желтых полосок.

— Я распорядился найти тебя, — сказал Джустиниано. Он опустил глаза вниз и слегка покачал головой. — Правда, это не совсем так. Вызвались искать… эти… — он подбирал подходящее слово, — наши гости.

— Там было двое мужчин, пьяниц, — смутно припомнила Мательда.

— Они принесли тебя сюда. Когда я увидел, как ты висишь на плече у варвара, я испугался, что ты мертва.

Мательда вспомнила, что ее схватил какой-то великан. Она нетерпеливо убрала руку отца со своего лба и села.

От резкого подъема комната закачалась у нее перед глазами так, что она зажмурилась и вцепилась в край своей кровати. Только страх перед новой потерей сознания уберег ее от того, чтобы снова не погрузиться туда, откуда она только что вынырнула.

Подождав, пока пройдет головокружение, Мательда попыталась встать, и что-то затрещало у нее под ногами. Оглядев себя, она с ужасом обнаружила, что вся с головы до ног перепачкана засохшей грязью. В памяти всплыли увиденные ею в вестибюле дворца свиньи.

— Как долго я была без сознания? — спросила она, осторожно ощупывая пальцами свое лицо. Оно, казалось, уже было умыто.

— С тех пор как эти чужестранцы принесли тебя сюда. Эта ночь была самой длинной в моей жизни, — признался Джустиниано заплетающимся голосом, будто слова балансировали у него на языке, как на канате. — На твоем лице и руках была кровь. Сначала я подумал… Но ее удалось смыть. Ты не ранена.

Это была кровь Элиаса, вспомнила Мательда. Она вновь явственно ощутила его кожу под своими зубами, и ее снова чуть не стошнило.

— А где те люди, которые принесли меня сюда?

— Гости находятся в малом зале, там как раз совещаются трибуны. Мне пора возвращаться к ним, без меня они не могут принять никаких решений. Хотя бы для этого я еще гожусь.

Мательда поднялась и стала искать под своими платьями письма, которые украла из кабинета Рустико. Когда она вытащила их наружу, еще несколько кусков грязи отвалились от ее когда-то пышного одеяния и упали на пол. Следы прошлой ночи рассыпались в пыль.

— Я пойду с тобой, — сказала она. — Я должна рассказать трибунам кое-что важное.

Мательда любила малый зал дворца. Его стены были окрашены белой известью, а потолок поддерживали черные деревянные дуги. Ничего лишнего, всего два цвета — светлый и темный. Вот если бы и в жизни все было так же просто и понятно!

Вдоль стен расставлены стулья. На стенах — никаких украшений, лишь под маленькими оконными проемами натянуты балдахины, чтобы расположившиеся в нишах птицы не сбрасывали свой помет на умные головы участников заседаний суда и городского совета.

Сегодня раскладные стулья пустовали. Две группы мужчин ждали дожа. По правую руку от себя Мательда узнала трибунов, среди них был и Бонус Маламокко. Хозяева городов лагуны стояли, плотно сгрудившись, и о чем-то шептались между собой.

В другой стороне помещения Мательда обнаружила трех чужестранцев с длинными волосами, уложенными прядями. Их крепкие фигуры были облачены в толстые серые шерстяные накидки, под которыми виднелись одежды из яркого материала и потертой кожи. Обувью им служили унты. Никогда раньше Мательда не видела такой одежды.

Она узнала двоих парней, которые встретились ей прошлой ночью, — худого невысокого и большого, который утащил ее на своем плече, словно какую-то ценность, спасаемую из разрушенного и охваченного пожаром города.

Мательда нерешительно подошла к чужакам. Перед высоким она остановилась и подняла на него глаза. Он не отвел свой взгляд.

И… неужели он усмехнулся?

— Что вы сделали со мной прошлой ночью?

— Взяли тебя с собой. — Он пожал плечами. — Другие почему-то вдруг больше тебя не захотели.

От звука его голоса в душе Мательды будто срезонировал колокольчик. Ее снова охватил ужас. Она вспомнила болезненную хватку Элиаса, его руки в своих волосах, позорное чувство стыда от прикосновения к лодыжкам, жилистые пальцы на своей коже…

Худощавый что-то произнес на незнакомом языке, и большой снова ухмыльнулся.

— Что он сказал? — спросила Мательда.

Когда великан покачал головой и попытался состроить серьезное лицо, худощавый снова заговорил, на этот раз по-гречески:

— Я советовал Бьору переспать с тобой до того, как мы принесем тебя обратно. Но он не захотел меня послушать. В следующий раз будь умнее, брат! Теперь она злится оттого, что ее спаситель побрезговал ею.

Ее спаситель? Она внимательно посмотрела на грубые черты лиц этих простых людей, на их глупые ухмылки. И только сейчас заметила свежую рану на носу великана.

— Кто эти люди? — повернулась Мательда к своему отцу.

Однако дож уже надел на голову свою остроконечную шапку — корно, символ дожей, и стоял посреди помещения между обеими группами. Разговоры стихли.

— Уважаемые трибуны! Вчера ночью Бонус из Маламокко привел с собой этих людей. — Джустиниано жестом указал на чужестранцев. — Должен признаться, поначалу я им не доверял. Однако затем сыновья Альрика… — Он сделал вынужденную паузу.

— Ингвар и Бьор, — помог ему пожилой чужестранец.

Джустиниано кивнул.

— Они вдвоем спасли мою дочь, оказавшуюся в очень опасном положении. Я благодарю их, а также выражаю благодарность Бонусу из Маламокко. Если бы он в нужный момент не появился во дворце с этими людьми, моя дочь оказалась бы в руках ночных преступников.

Бонус вышел к возвышению и опустился на колени. Рука дожа легла на его головной убор.

— Бонус, — сказал он, — я вам не доверял. Это было ошибкой. Без вас и ваших людей Мательда сейчас, наверное, была бы или мертва, или похищена и продана в рабство. Вы заслужили мою благосклонность. И ваши люди, конечно же, тоже.

Бонус в милости у ее отца?! Мательда сжала свои маленькие кулаки, и в ее левой руке хрустнули украденные пергаменты.

— А будет ли он и впредь в твоей милости, если я скажу, что меня преследовал его брат Рустико? — не сдержалась Мательда.

Маламокко вскочил на ноги столь резко, что дож, державший руку на его голове, невольно смахнул его шапку.

— Ложь вам не поможет, Мательда, — сказал Бонус, исполненный пафоса. — Ваш отец мудрый правитель. Если вы ставите под сомнение его благосклонность, то, видимо, сомневаетесь и в его разумности. Вы это хотите здесь продемонстрировать?