— Можно мне зайти за своей одеждой?

— В любое время… Когда детей не будет.

Гаэ думает о своих тряпках, джинсах и майках, сложенных в шкафу рядом с ее вещами, пакетами с одеждой, которая стала мала детям.

Думает, что, убирая маленькие вещи, она тайком целовала какой-нибудь слюнявчик. Можно было увидеть, как проходит жизнь, в тех малюсеньких джинсах и комбинезончиках с пятнами от сока.

Купания в ванной после прогулок по парку вечером в воскресенье, потом под одеяло в махровых комбинезончиках. Сначала их укладывали на большой кровати. Две головы на подушках. Наконец-то чистенькие, пахнут свежестью, готовы к следующей неделе. А сами Гаэ и Делия уходили, открывали вино. Пытались быть счастливыми. Новая плоть в комнате. Их собственная — на кухне. Бамбуковые салфетки. И все те же грезы: «Хочется жить, хочется выразиться, хочется, чтобы моя душа реализовала мечту». Ставили негромкую музыку, двигали в такт головами.

Квартирка — маленькая. Убрать вещи, чтобы не мешали, коляски, горы игрушек, — надо было немало потрудиться. Гаэ паковал, заклеивал скотчем. Дни уборки нравились ему больше всего. Вверх-вниз, в подвал и обратно, к желтому контейнеру с мусором. Разница ощущалась сразу — пустой угол между столом и холодильником. Несколько свободных сантиметров в той квартире было настоящим шиком.

— Ни разу не встречала другого такого несобранного, как ты…

По возвращении из своих телевизионных командировок Гаэ открывал на полу в центре гостиной чемодан на колесиках, доставал только зарядку для компьютера и палочку лакрицы для детей. Делия наклонялась, вытаскивала трусы, грязные носки. Они с трудом налаживали совместную жизнь. Он мотался по гостиницам, не обремененный ничем, в свободном графике, номер убирали. Наверное, дома его все раздражало: обгоревшая ручка кофейной турки, жесткие полотенца.

Приняв душ, каждый раз оставлял после себя беспорядок.

«Убери халат!»

Тогда они сильно поссорились. Она подняла халат, привела в порядок ванну. Потом позеленела от злости, как зеленый Халк Нико.

— Я исправился…

У него и сейчас грязная одежда засунута вперемешку с чистой, зубная щетка валяется на кухне, рубашки как принес из прачечной, так и лежат в целлофане… Но с сегодняшнего вечера он начнет наводить порядок.

«Это из-за брошенного на пол халата мы и развелись?»

На самом деле ему глубоко наплевать на оставленные у нее вещи. Джинсы, они из какой-то другой жизни, с другой задницы. Разве вот только майка из Лондона со скелетом… Ее бы он хотел снова ощутить на теле… Правильно выцветшая, правильная толщина хлопка. Но вообще-то что, разве других маек на свете нет? Не самую же последнюю он привез тогда? Когда был счастлив, хотя бы немного. Когда был еще дураком, но не обращал на это внимания.

Теперь ему становится плохо, он вспоминает запахи домашних вещей: стиральной машины, ароматических палочек, которые она втыкает в апельсин. Семья.

Гаэ кривит рот, хватает воздух.

— Будешь еще что-нибудь?

— Нет, попроси счет.

Мне хотелось бы остаться, но раз ты хочешь, пойдем, вечно ты командуешь, невозможная тварь, невозможная мечта. Когда женщина запирает тебя в клетке своего плохого настроения, своего выражения лица? Когда начинаешь соперничать и проигрывать?

— Знаешь, выброси все, пошло все…

Делия смотрит на это сумасшедшее лицо. Уже несколько месяцев он достает ее тем, что хочет забрать свои вещи. Она возненавидела его: «Этот кретин думает только, как бы получить назад свои майки, свою хрень, гантели…»

— Как знаешь.

— Засунь все в два больших черных пакета для мусора и выброси.

Выброси труп.

Гаэ хотел бы сказать: подержи еще немного дома мой труп… Как удар в лицо — дом без единого его носка. Пройдут годы, произойдет много всего, но ни от него, ни от его временного пребывания в трех комнатах этой квартиры не останется и следа.

— Вы соскучились… Вы соскучились без меня хоть немножко?

Вот черт! Как только у него язык повернулся?

Она смотрит на него с явным презрением.

— Я много, конечно, всего натворил… так что… представляю… вам лучше… наверняка вам лучше без…

Она бросила мороженое ему в лицо, а он так ничего и не понял.

— Что за необходимость начинать скулить?

Злость в эту минуту стала холодной и плотной, как кирпичи из прессованного железа, которые они видели на концептуальной выставке.

— Да, нам лучше.

Та лондонская майка… она снимала ее с него, когда они занимались любовью… Где это было? В квартире его друга… он поднимал руки, и она стягивала ее.

Как-то вечером Делия нашла ее и ей захотелось уткнуться в нее лицом. Да, она выбросит ее в мусор, этот принт скелета, и все остальное.

Ей надо идти. Дети проснутся и захотят воды, захотят побыть с ней, прижаться к ее телу, чтобы ночной кошмар превратился в покой.

Если бы только на ней не лежала вся эта ответственность.

— Кто тебе сказал, что мне не одиноко? Может, мне еще хуже, чем тебе?

— У тебя хотя бы дети.

Именно дети и заставляли ее ощущать еще большую пустоту в душе. Да, они заполняют ее день, но они же и съедают у нее всякую мысль о себе самой. И когда она смотрит на них, она не может не задаваться вопросом: «А где их отец?» Она живет с двумя сиротами.

Не исключено, что в один прекрасный день новый мужчина будет рядом с ней, с ними. Но это уже будет не то.

Гаэ вытащил книжечку с чеками. Делия смотрит на голубой блокнотик.

— Ты банк поменял?

— Да, этот возле дома, удобнее, очередей никогда нет…

— Предложили хорошие проценты?

Подкалывает, он понимает. С определенного момента она начала подкалывать его, с тех пор как разлюбила.

— Нет там никаких выгодных процентов… Просто мне нравится их отношение.

— Разумеется.

Делия видит его в том банке, представляет, как он оглядывается вокруг, ища, к кому обратиться… достать кого-нибудь. В руках держит шлем, переминается с ноги на ногу — не уверен даже, на какую ногу лучше перенести вес тела. Как всегда в погоне за стабильностью. Улыбается, пропускает вперед старушку или какую-нибудь секретаршу с грудой чеков на оплату. Потом склоняется, облокотившись, к окошку, встречается глазами со служащей… своим влажным взглядом, в вечной погоне за одобрением и близостью.

— У тебя есть ручка?

Подошла официантка, дает ему ручку. Он благодарит ее кивком головы.

— Сейчас отдам.

Скорей всего, они обменяются адресами в Интернете. Проводит Делию и вернется сюда. Начнет пороть всякую чушь. Потом внезапно взглянет на нее серьезно, и она поверит его глазам. Он положит свою судьбу к ногам незнакомки с извинениями, мол, пришел ручку вернуть, чтоб не растерять до конца навыка любовной размазни в жестком постсупружеском падении.