ипотекой. Считалось, что помощь в размере $700 млрд необходима для защиты экономики США в целом. Опасения состояли в том, что без такой помощи экономика рухнет, а это бы стоило правительству уже гораздо больше, чем $700 млрд, поскольку пришлось бы оплачивать государственные программы помощи пропорционально степени тяжести рецессии. (Во время экономического спада доходы государства снижаются, поскольку люди зарабатывают меньше и платят меньше налогов, а вот расходы государства, наоборот, увеличиваются, к примеру на такие программы, как страховые выплаты по безработице. Короче говоря, чем тяжелее рецессии, тем они дороже обходятся государству.)

Это не первый случай, когда правительство США берется помогать компаниям «слишком большим, чтобы обанкротиться». Федеральная корпорация по страхованию вкладов была создана в 1930-х гг. после лавины банкротств среди банков, чтобы осуществлять надзор и защищать вклады клиентов. В 1979 г. правительство взяло под крыло корпорацию Chrysler. Помощь была небольшой по сравнению с 2008 г., всего $1,5 млрд, но основания для нее были аналогичными. Правительство ссылалось на интересы национальной безопасности, поскольку дело было в разгар холодной войны, а компания готовилась к выпуску танка M1 Abrams. Правительство ссылалось на экономику, так как было необходимо сохранить 700 000 рабочих мест в Детройте и за его пределами. Кроме того, автопромышленность США находилась в состоянии торговой войны с Японией. Программа спасения Chrysler оказалась успешной: автогигант вернул кредит досрочно и с процентами.

Хак «слишком большой, чтобы обанкротиться», по существу, является результатом изменения модели угроз. Когда были изобретены механизмы рыночной экономики, ни один бизнес не мог быть настолько критичным для всей экономики в целом, что его крах потребовал бы вмешательства государства. Отчасти это объяснялось размерами частных компаний, но также и тем, что критически важные социальные функции не были приватизированы. Конечно, компании могли расти, но ни одна из них не могла вырасти до сегодняшних масштабов. Подобный рост требует современных технологий.

Попытки регулировать корпоративных гигантов в лучшем случае оказывались вялыми, в основном из-за сильного лобби этих компаний, которые традиционно сопротивляются государственному надзору. Банковские реформы Додда – Франка 2010 г. ослабили угрозу, исходящую от «слишком больших, чтобы обанкротиться» предприятий, но утратили большую часть своей силы после прохождения законопроекта через конгресс или были сведены на нет более поздним законом о налоговой реформе.

Один из способов защититься от хака под названием «слишком большой, чтобы обанкротиться» – это отказ от прямого спасения мегакорпораций. В 2008 г. у правительства США было как минимум еще два варианта действий. Оно могло обусловить любую помощь реструктуризацией ипотечных кредитов, чтобы устранить волну дефолтов. И могло выручить крупные банки только в том случае, если они передадут деньги заемщикам. Оба варианта были отклонены тогдашним директором Национального экономического совета Ларри Саммерсом. Спасение банков 2008 г. служит еще одним примером того, как богатство защищает хакинг, используемый сильными мира сего.

Самый эффективный способ обезопасить экономическую систему от компаний, которые слишком велики, чтобы обанкротиться, – сделать так, чтобы их вообще не было. В 2009 г. социолог Дункан Уоттс назвал свое эссе «Слишком большие, чтобы обанкротиться? А как насчет "Слишком большие, чтобы существовать?"». В нем он утверждал, что некоторые компании настолько велики и могущественны, что могут эффективно манипулировать правительством и использовать его в качестве страховки при принятии рискованных бизнес-решений, перекладывая свой груз на плечи налогоплательщиков.

Хаки, подобные этим, иллюстрируют три важных момента, к которым мы еще вернемся позже. Во-первых, понятие «слишком большой, чтобы обанкротиться» является обобщающим. По мере того как крупные банки, агентства недвижимости и компании из других важных секторов экономики осознают, что могут использовать этот хак, рыночная экономика в целом становится уязвимой для предприятий, которые расширяются неустойчиво. Во-вторых, хаки могут быть систематизированы и встроены в процесс принятия решений: меры по спасению банков в 2008 г. были закреплены в законе. Продемонстрировав, что федеральное правительство готово выручить банковский сектор, сектор недвижимости и автомобильную промышленность, конгресс нормализовал этот хак как часть финансовой игры с высокими ставками. И в-третьих, сама концепция «слишком большой, чтобы обанкротиться» меняет стимулы тех, кто регулирует деятельность крупных организаций, а следовательно, и сами организации.

Сегодня, и это факт, мегакорпорации рассматривают хак «слишком большой, чтобы обанкротиться» как свою главную страховку. Конечно, те немногие организации, которым спасение через закон Додда – Франка было гарантировано напрямую, – Citigroup, JPMorgan Chase, Bank of America и Goldman Sachs – знают, что правительство снова выручит их в случае необходимости{89}. Это хак, который стал нормой несмотря на то, что наносит колоссальный вред рыночной экономике.

24

Венчурный капитал и прямые инвестиции

Приложения для доставки еды основаны на неустойчивой бизнес-модели. В 2020 г., когда пандемия накрыла мир и большинство людей сидело по домам, DoorDash потеряла $139 млн, а Grubhub – $156 млн. Трудно найти цифры отдельно по Uber Eats, но сама компания Uber потеряла $6,8 млрд – и это лучше, чем ее убыток в $8,5 млрд, который она понесла в 2019 г. Для индивидуальных инвесторов это тоже неустойчивые инвестиции, ведь доставка еды, по сути, не выгодна никому. Водители – фрилансеры без льгот и гарантий занятости – получают мало. Ресторанному бизнесу доставка еды тоже больше вредит, чем помогает: дополнительных продаж она не приносит, а от ошибок доставщиков страдает репутация ресторана. Даже для клиентов это не настолько полезная услуга, как может показаться на первый взгляд: им приходится платить больше и при этом постоянно сталкиваться с задержками и другими проблемами, возникающими в процессе доставки. Единственная причина существования этого рынка заключается в том, что венчурные компании, такие как SoftBank, готовы вливать в него десятки миллиардов долларов, надеясь, что когда-нибудь смогут отбить их и получить собственную прибыль. Такая инвестиционная стратегия является хаком. Мы ожидаем от рыночного капитализма, что он должен использовать нескоординированный коллективный разум покупателей для воздействия на продавцов. Однако венчурное финансирование препятствует этому, подавляя активность и самостоятельность покупателей.

История венчурного капитала как модели финансирования насчитывает сотни лет, но по-настоящему он расцвел только в 1980-х гг. Он стал ключевым игроком в подъеме первых высокотехнологичных компаний, а также сыграл основную роль в надувании пузыря доткомов в 2001 г. С тех пор мировой рынок венчурного капитала неуклонно растет: в 2010 г. он составлял $50 млрд, а в 2019 г. – уже $295 млрд. Я и сам извлек выгоду на этом рынке, продав свою первую компанию с венчурным капиталом компании BT в 2006 г., а вторую – компании IBM в 2016 г.

Венчурный капитал сам по себе не является хаком. Хак возникает тогда, когда убыточные компании используют венчурное финансирование, чтобы игнорировать динамику рыночной экономики. Мы не хотим, чтобы некий единый планировщик решал{90}, какие предприятия должны продолжать работать, а какие следует закрыть. Но именно это и происходит, когда в дело вступают венчурные фирмы. Вливание венчурных денег означает, что компаниям не нужно конкурировать друг с другом традиционным способом или беспокоиться о законах спроса и предложения. Они могут делать то, что в обычных условиях еще недавно считалось чистым безумием: отдавать свою продукцию даром, платить непомерные зарплаты, нести огромные финансовые потери, предоставлять услуги, которые на самом деле вредят людям. И все это благодаря внешнему источнику финансирования под названием венчурный капитал. По сути, мы имеем дело с централизованным планированием со стороны элитных инвесторов. Если бы то же самое делало правительство, это было бы названо коммунизмом.

С момента своего основания в 2009 г. компания Uber получила $25,5 млрд в виде венчурного финансирования. За всю историю существования у компании не было ни одного прибыльного года. В 2019 г. компания потеряла $8,5 млрд, или по 58 центов на каждой из 5,2 млрд поездок, совершенных ее клиентами по всему миру. Единственная причина, по которой Uber вообще существует, состоит в том, что инвесторы все еще готовы вливать капитал в эту воронку, вероятно ожидая того момента, когда технология беспилотных автомобилей позволит компании уволить всех своих водителей и управлять полностью автономным парком.

WeWork[19] тоже