Я ничего не ответила.

«Пообедаем ближе к вечеру»… Или поужинаем ближе к утру… Нет, он ничего такого не писал… А зачем ему со мной обедать и ужинать?

Как бы я себя ни уговаривала, больше всего на свете мне хотелось с ним поговорить, посидеть напротив или рядом. Чтобы он смотрел на меня так, как вчера. Я физически чувствовала его взгляды. На меня так уже миллион лет никто не смотрел. И я не думала, что такое еще будет.

Встала Мариша и, громко охая и приговаривая, что она могла бы спать еще полдня, пришлепала на кухню, обняла меня. Я как-то внутренне напряглась. Она искренне со мной разговаривает?

– Мам… – Мариша прижалась ко мне щекой. – Что ты такая задумчивая? Что случилось?

– Плохо спала, – коротко ответила я.

И еще – я могла бы сказать ей – я встретила через много лет того, кто бы мог быть твоим отцом. Но я решила свою жизнь по-другому. И теперь я больше всего на свете хочу с ним общаться. Он интересный, он талантливый, он совсем не постарел, он великолепно выглядит, и ему, кажется, нравлюсь я. И при этом я понимаю, что я должна все это забыть прямо сейчас, сию секунду. Сделать волевое усилие. И мало того – прямо написать об этом ему. Что я не имею права с ним ни ужинать, ни завтракать, ни переписываться.

Я ничего этого не могла сказать Марише. Только молча на нее посмотрела. Разве она может меня понять? Нет. И рассказать я этого никому не могу. Моя подруга давно встречается с женатым, мучается, расстается, снова куда-то с ним едет. И каждый день пишет письма и звонит на религиозный канал. Вторая подруга крепко замужем. Так крепко, что муж ничего без нее сказать не может. Встретишь его на улице – они живут неподалеку – спросишь: «Как дела?» Он начинает рассказывать: «Так Лена… это… она… у нее…» Спросишь: «Куда идешь?», отвечает: «Так это… Лена… ей надо муки…» Спросишь: «Решили, куда летом поедете?», отвечает «Лена не знает еще…» И они счастливы абсолютно, если и есть у них горести, то не имеющие отношения к личной жизни.

Так что ни у той, ни у другой подруги моя история поддержки не вызовет. А самое главное, я не готова рассказывать кому бы то ни было о таком сокровенном. И эфемерном. Ведь ничего, кроме ощущений, сожалений и желаний нет. И не будет.

Я открыла телефон и удалила контакт «Алёша», который вчера создала. И всю нашу короткую переписку. Ровно через минуту поняла, что ничего глупее сделать я не могла. Ведь я даже теперь не знаю его номер телефона. Вчера как-то сгоряча обменялись улыбками, взглядами, номерами телефонов… А зачем мне его номер? Чтобы не отвечать? Так никто мне не обещал, что он будет звонить и писать мне каждые полчаса.

– Мам… – Мариша, умытая и свежая, вышла из ванной и снова обняла меня. – А что ты заседаешь на кухне? Что такое? Ты плохо себя чувствуешь? И вид такой…

– Нормальный вид… – буркнула я и, пряча глаза, бочком прошла мимо нее. Не буду я Марише давать отчет!

Волна очень противоречивых, мучительных сомнений просто поглотила меня. Ну надо же… Еще пару дней назад я считала себя уравновешенным человеком, которому жизнь абсолютно поровну раздала счастья и горестей, причем сейчас как раз идет стабильно хорошая, светлая полоса. Она – закончилась? Из-за чего? Из-за того, что я встретила человека, который стоял у меня под окнами с надеждой, а у меня в это время начиналась самая большая любовь моей жизни?

Алёша больше ничего не писал, я ведь не ответила. Он уже не тот мальчик. Да и хорошо. Было несколько звонков от неизвестных номеров, я каждый раз отвечала, в душе боясь и надеясь одновременно, что это он. Но звонили из Сбербанка, предлагали застраховать вклад от мошенников. Поскольку вклад у меня равен зарплате и к концу каждого месяца приближается к нулю, то я этого не делаю. Звонили из салона красоты, открывшегося на противоположном конце города, и предлагали мне процедуры омолаживания. Услышали мои мысли – только я бы хотела не морщины убрать под глазами и у рта, а годы. Я бы хотела вернуться в ту точку, где началось мое нынешнее одиночество. А где оно началось? В день встречи с Ильей?

– Алло, – устало сказала я, когда мне в очередной раз позвонили, как я думала, с каким-то предложением.

– Оля…

Я услышала голос, который совершенно забыла. Если бы я его вчера не встретила, то ни за что бы не узнала. Какой у Алёши, оказывается, красивый голос. Теплый, приятный, хороший. Собственно, как он сам. Даже удивительно, как такому приятному человеку удалось так многого достичь. Или нет – удивительно, как такому успешному человеку удалось сохранить искренность, душевность. А мне вчера показалось, что это именно так.

– Я позвонил, потому что… – Алёша замолчал.

И я тоже молчала. Меня обуревали противоречивые чувства, одно уничтожающее другое. И я не знала, что сказать. «Больше не звони»? Так он и не будет больше звонить, если я с ним не захочу разговаривать. «Я рада, что ты позвонил»? Рада, да, и что? Дальше – что?

– Оля… – повторил Алёша.

– Привет, – сказала я, и сразу самой стало очень легко и хорошо.

– Привет.

Я слышала, что он улыбается в трубку.

– Как ты спала?

– Тревожно, – честно ответила я.

– И я. Мне снилось, что я сел играть, нажимаю на клавиши органа, а звуков нет. Шип, сипенье, скрипы. А музыки нет.

Я внутренне сжалась. Какой неприятный сон…

– Тогда я привстал, выглянул на сцену, вижу, – продолжил Алёша, – ты идешь по краю сцены, задумчивая, отстраненная такая, светишься вся… и клавиши зазвучали…

– Мне кажется, ты сейчас придумал все это, – негромко засмеялась я, мгновенно вспомнив, что ведь Алёша и раньше рассказывал мне свои сны, и тогда тоже они мне казались не снами, а сказками, которые он сходу придумывает, вплетая в наш разговор и пытаясь этими сказками что-то важное мне сказать. Это воспоминание лежало где-то так глубоко в памяти, что я ни разу за все это время не вспоминала о нем. А вот сейчас всколыхнулось…

Я отошла в дальний угол нашей небольшой квартиры, чтобы Мариша не слышала разговора. Я видела краем глаза, как она вопросительно подняла голову, прислушивается. Может, не надо подслушивать? Я обернулась к ней и прямо посмотрела на нее. Мариша, смутившись, присела завязывать кроссовки – она собиралась бегать перед завтраком. Обычно мы бегаем вместе, но сейчас я махнула ей рукой, чтобы она бежала без меня. У меня есть дела поважнее.

Мариша стала показывать мне жестами, что она подождет меня за дверью, но я отмахнулась и закрыла дверь комнаты. В тот момент мне казалось, что гораздо важнее договорить с Алёшей, и не страшно, если на меня обидится дочь.

Я пропустила его ответ, пока переговаривалась жестами с Маришей.

– Оля… Ты не слушаешь меня. Хорошо. Прости, что я так рано позвонил. Просто ты не отвечаешь, и я решил…

– Молодец, что позвонил.

– Давай погуляем, если будет хорошая погода, и поужинаем. В пять тридцать я освобожусь. Мы обычно вовремя заканчиваем репетицию, зал расписан. Можешь приехать в центр?