Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Телефон включился сам собой, он работал без пароля.
Конечно, нехорошо читать чужие письма, но я вспомнила мамино странное поведение. И эта ненависть в глазах, а потом страх… я должна понять, в чем дело!
Ага. Вот они, последние…
«Надо поговорить, — писала мама, — это срочно».
И ответ:
«Завтра я не могу, вечер у меня занят».
Снова мамино:
«Это очень важно! Не терпит отлагательств!»
«Ну хорошо, тогда утром перед работой».
«На нашем месте?»
Я посмотрела на того, с кем мама переписывалась, в контактах он был обозначен одной буквой В. Вот как, стало быть, все секретно. Но почему? Мы с мамой живем вдвоем, и она прекрасно знает, что я не читаю чужие письма.
При этой мысли в самой глубине души шевельнулся стыд — как раз сейчас я этим и занимаюсь. Но я придушила чувство стыда в зародыше, потому что решила узнать, кто же такой этот В, которого мама так тщательно скрывает от меня. Потому что мне очень не понравились ужас и ненависть в ее глазах.
Итак, мама заснула буквально на полуслове, не успев написать ответ. Интересно, где это — на нашем месте? И я рискнула ответить сама.
«Да, в кафе».
Ведь я видела маму в торговом центре, так что вполне вероятно, что и в этот раз они встречаются в том же кафе. Я ждала недоуменного вопроса — какое еще кафе, ты о чем вообще? Но мне пришел симпатичный смайлик, стало быть, все в порядке.
Мама шевельнулась во сне и что-то пробормотала. Я бросила телефон и скакнула к двери испуганной антилопой.
Время поджимало, я едва успею на встречу. Я натянула темные джинсы и серую флиску с капюшоном, чтобы быть как можно незаметнее, и ушла, постаравшись не хлопнуть входной дверью.
Без четверти девять я подходила к Михайловскому замку. Было еще светло, но на город постепенно опускались розоватые полупрозрачные сумерки, какие бывают летом в нашем городе. Я обошла замок и приблизилась к боковому фасаду.
Действительно, возле стены замка стояла полосатая черно-белая будка, в каких до революции стояли часовые.
Я подошла к этой будке… и попятилась: в будке стоял рослый усатый солдат в гвардейском мундире.
Ну, дает Леокадия Львовна! Говорила, что здесь никого не будет, а тут часовой… правда, часовой какой-то странный. Ненатуральный какой-то.
Я пригляделась к нему.
Он стоял, глядя прямо перед собой, не моргая. На меня он даже не покосился… да он даже не дышал!
Я едва не рассмеялась: я приняла за часового очередную восковую фигуру, которую поставили возле замка для воссоздания исторического колорита. Ну, этой иллюзии, конечно, помогли волшебные петербургские сумерки…
Тут из-за будки часового выглянула Леокадия Львовна и поманила меня.
Я подошла к ней, косясь на воскового солдата, и проговорила:
— Можете представить, я приняла его за живого человека!
— Тс-с! — Леокадия прижала палец к губам. — Говорите тише, здесь ведь и правда у стен есть уши!
Я пожала плечами.
Тише так тише… У старушки явная паранойя, но не будем на этом зацикливаться.
Тут Леокадия Львовна отступила от стены и показала мне на что-то у себя над головой:
— Вы это видите?
Я запрокинула голову и проследила за ее взглядом.
И ничего не увидела, кроме стены розовато-персикового оттенка. Ну, из этой стены еще выступали какие-то темные шпенечки.
— Что я должна увидеть?
— На этом месте была раньше сделана надпись. Фрагмент из священного писания. Вы видите, сейчас от нее остались только крепления. Но я расскажу вам об этой надписи позднее, сейчас нам пора идти, если мы хотим успеть вовремя…
Она с неожиданной для своего возраста ловкостью юркнула за будку часового, и оттуда до меня донесся шепот:
— Идите же за мной!
Я пролезла за будку — и увидела в стене небольшую приоткрытую дверцу, из которой выглядывала старушка. Она отступила в сторону, я вошла внутрь и оказалась в маленькой круглой комнате без окон и дверей. Я тут же напряглась: говорила уже, что у меня проблемы с небольшими помещениями, особенно если окон нету.
Кстати, мебели здесь тоже не было, зато был красивый резной камин с белой мраморной доской, на которой стоял бронзовый канделябр на три свечи. Я прислушалась к себе: вроде бы паники пока нету, и дышится нормально. Неудобно распускаться перед Леокадией, она-то вон какая бодрая.
Леокадия Львовна зажгла свечи, взяла канделябр в руку и повернулась ко мне:
— Ну что ж, пойдемте…
Я удивилась: куда она собирается идти, ведь в этой комнатке, как я уже сказала, не было дверей?
Однако Леокадия подошла к правой стороне камина, которую украшала мраморная львиная морда. Старушка решительно вложила свободную руку в мраморную пасть, как цирковой укротитель, и что-то там повернула.
И тут же часть камина со скрипом отодвинулась в сторону, и перед нами открылся темный проход. Так вот в чем дело: оказывается, из этой комнаты есть еще один выход! Так что моей клаустрофобии можно показать большой кукиш.
— Вы знаете, — проговорила старушка вполголоса, — Павел Петрович очень любил всевозможные тайники, секретные проходы и потайные комнаты, и по его приказу в нашем замке сделали их очень много. Сейчас мы с вами пойдем тем путем, каким в ночь убийства сюда проникли заговорщики.
С этими словами Леокадия Львовна подняла канделябр повыше и шагнула вперед.
Я последовала за ней.
Дверца за нами закрылась, и если бы не канделябр, мы остались бы в полной темноте.
При колеблющемся свете свечей мы несколько минут шли по узкому коридору. Затем перед нами оказалась винтовая железная лесенка, по которой мы поднялись на несколько оборотов и снова пошли по прямому коридору.
На этот раз мы шли недолго и снова оказались перед лестницей, на этот раз ведущей вниз.
Мы спустились на один этаж, Леокадия Львовна толкнула дверь — и мы вошли в уже знакомое мне помещение.
Это была спальня императора Павла.
За прошедшее время здесь успели навести порядок — столбики кровати починили, и балдахин установили на прежнее место, труп Верещагина убрали, кровь смыли. Только восковой персоны самого Павла не было, и группа заговорщиков выглядела дико — с угрожающими лицами они толпились над пустым местом.
— Фигуру императора так и не нашли! — вполголоса проговорила Леокадия Львовна.
— А зачем мы сюда пришли? — спросила я.
— Чтобы попасть в тайную часть замка!
Леокадия Львовна подошла к платяному шкафу красного дерева, открыла его дверцу. В