Мейфэр рухнул, опрокинув последние стулья. Сенлин выронил кочергу, и она полетела по полу, кувыркаясь. Он не побежал за нею. Он потянул Эдит за платье, помогая ей одолеть край стола и встать на ноги. Она привалилась к его груди, все еще слабая после полученного удара. Струйка крови стекала по лбу, огибая глаз. Сенлин увидел рану в волосах. Хотя кровь текла обильно, рана не выглядела опасно глубокой.

Они заковыляли к кухонной двери на четырех непослушных ногах, словно неуклюжий теленок. Одолели две ступеньки, ведущие в кухню, все еще пропитанную ароматами и причудливо-уютную, хоть фальшивка и утратила привлекательность. Буква «И» сияла на табличке на двери перед ними. Сенлин почувствовал, как к нему возвращается здравый смысл, и первая мысль, возникшая из тьмы инстинкта, была столь же простой, сколь и душераздирающей: если он умрет, Мария об этом никогда не узнает. Если он умрет, Мария решит, что он ее бросил.

Они были почти свободны. Несмотря на дрожь в руке, Сенлин поместил ключ в замок с первого раза. Тяжелая дверь распахнулась, и они вывалились в пространство между мирами.

Стая одетых в черное дворецких потрясенно вытаращила глаза на запыхавшуюся пару. Сенлин и Эдит выглядели ужасно. Половина ее лица была в крови, и кровь запятнала кринолин. Накрахмаленную манишку Сенлина покрывали кровавые потеки. С горящими от беспримесного страха глазами они заковыляли по коридору, словно участвуя в гонке на трех ногах, и ее рука лежала на его плече и шее.

Потрясение дворецких породило бедлам. Некоторые отреагировали согласно роли, кланяясь, когда Селин и Эдит проходили мимо, и в переполненном коридоре это было не очень-то удобно. Некоторые ругали их за разрушение иллюзии. Кое-кто отшатнулся в смятении, уверенный, что эти мужчина и женщина – убийцы, которые скрылись с места преступления. Сенлин прорывался через черные плечи и фалды, волоча за собой Эдит. Он снова подумал: «Она никогда не узнает, если я умру».

Сквозь невнятный шум толпы раздался крик. Он родился не в гортани, но в желудке. Это был безошибочно узнаваемый гневный рев.

Сенлин повернулся и увидел, что центр коридора опустел. Дворецкие бросились к стенам, как жуки в банке. В конце раздавшейся толпы стоял Мейфэр, глядя в прицел мушкета.

«Она подумает, что я ее бросил».

Грохот выстрела. Дворецкие забились в конвульсиях и упали в обморок.

Мейфэр упал, как театральный занавес. Обугленная рана в спине наполнилась темной кровью. Он испустил последний хриплый вздох.

Позади него стоял отряд людей в белом. Возглавляющий его служитель все еще держал в руке кремневый пистолет. Над дулом вился дымок. Сенлин узнал человека с оружием: тот самый служитель, который сопровождал его за кулисами. Лицо служителя было каменным; если он и раскаивался из-за того, что застрелил человека, то никоим образом это не демонстрировал.

Мейфэр превратился из жизнерадостного, румяного мужчины в кучу обыкновенного мусора. Его седая голова могла сойти за выжатую швабру; руки лежали, вялые, как прошлогодние кабачки; спина смахивала на плотно набитую подушку… Сенлин пытался не смотреть на него, на то, чем он стал. Если бы служители опоздали хоть на секунду, Сенлин сам бы превратился в кучу хлама на полу. Несмотря на то что за несколько последних часов он видел уже вторую насильственную смерть, вместо ужаса Сенлин почувствовал облегчение – огромное, безграничное облегчение. Он не умер.

Все еще держась рукой за его шею, Эдит сбивчиво вздохнула и рассмеялась. Она стиснула его в неуклюжем, кособоком объятии. Сенлин выпрямил спину и нахмурился. Никто бы не догадался, что всего несколько секунд назад этот же человек действовал исключительно на инстинктах. Невзирая на всю свою взбалмошность, Эдит почувствовала перемену в его поведении и чуть отпрянула. Сенлин одарил ее слабой признательной улыбкой.

Но облегчение было недолгим. Вскоре стало очевидно, что отряд вооруженного служителя собирается задержать его и Эдит. Их схватили под руки и потащили вперед – от изумления они двигались неуклюже, словно куклы. Это было унизительное шествие. Пройдя несколько десятков шагов по бесконечному коридору, они подошли к двери, примечательной лишь тем, что на ней отсутствовали какие бы то ни было обозначения. Их втащили в коридор, изобилующий глухими углами. Непримечательная дверь закрылась, оборвав какофонию, доносившуюся из предыдущего коридора.

Тишина продлилась недолго. Эдит об этом позаботилась. Она принялась жаловаться на то, что ее заперли с безумцем, и описала, как близки они были к гибели. Кто-то должен понести ответственность за катастрофическую ошибку! Она потребовала, чтобы ее отпустили, и дернула локтями; сопровождающие лишь усилили хватку.

Несмотря на все более разгневанные протесты Эдит, причина, по которой их вывели из коридоров Салона, осталась без объяснений. В самом деле, что можно объяснить, ничего не сказав? Сопровождающие не были настроены совсем уж враждебно, однако строгость их молчания выбивала почву из-под ног. Сенлину вспомнились предупреждения Голла о том, какие наказания бытуют в Салоне – клеймение и вырывание глаз. И все-таки он не мог поверить, что такая жестокость действительно возможна здесь, среди накрахмаленной хлопчатобумажной униформы, вычищенных ковров и хорошо освещенных коридоров. Несомненно, пыткам подвергались только невменяемые преступники. А они, как Сенлин все время себе напоминал, не сделали ничего плохого.

И все-таки жаль, что при нем нет кошелька. Может быть, этот человек ждет вознаграждения за спасение их жизней. Впрочем, разве разумно с его стороны ожидать чаевых? Он ведь сам конфисковал имущество Сенлина перед началом представления.

Коридоры, по которым они шли, были примечательны только количеством ниш и боковых ответвлений с обеих сторон. Заглядывая в сумеречные укромные уголки, Сенлин увидел молодых мужчин и женщин, одетых в темно-синие униформы банковских клерков. Эти «клерки» обычно сидели на табуретах с открытыми блокнотами для стенограмм на коленях и держали карандаши наготове или строчили. Каждый прижимался глазом к чему-то в стене. Сенлин миновал несколько ниш, прежде чем увидел предмет, которому они уделяли столько внимания. Это был латунный окуляр, похожий на часть телескопа.

И он тотчас же понял, что к чему. Латунные штуковины в стенах бутафорского особняка – не клапаны. Это – глазки!

Ему потребовалось еще мгновение, чтобы понять: это – хорошая новость. Шпион – он ведь в то же самое время очевидец! Должен был найтись свидетель того, что они перенесли. Кто-то видел, как убили Пининга. Кто-то видел, как Мейфэр стрелял в них, а затем утащил Эдит, – Сенлин вздрогнул, подумав, что намерения у него были самые отвратительные. У их пьесы все-таки были зрители. Его и Эдит оправдают!