– О, какое кольцо в облаках… Ещё одно! Боже… – и тут же бросилась снимать.

Я тоже взглянула в окно: высоко в небе кружил маленький самолётик, выписывая слова Love God.

Я подумала, что таким дурочкам, как я, конечно, счастье, потому что мы пишем и пишем печальные глупости в своих ноутбуках, а нам всё же иногда отвечают очень просто и с бесконечным терпением.

Восхитительный, но несколько рассеянный израильский сервис дал сбой, и мне не доставили на борт самолёта крем, заказанный накануне в duty free on-line. Поэтому, добравшись до Тель-Авива, я первым делом отправилась искать косметическую лавочку.

Но у вас не будет всей полноты картины, если я не скажу о том, как ехала в машине и бессмысленно улыбалась, потому что в Москве сегодня выпал снег, и всего пять часов назад я смотрела на слякотную серую землю, а теперь вижу сияющее ночное шоссе, глупые пальмы, слышу тёмное море и болтовню иноязычных таксистов в эфире. Важно также отметить, что, бросив вещи в своём временном доме, я сменила тёплые бархатные штаны на розовое платье и серый лёгкий плащ с огромным капюшоном, надела сандалики и пошла добывать всё необходимое для жизни – местные деньги, пол-литра свежего гранатового сока, пакетики с мятным чаем и крем, конечно же.

И обязательно нужно упомянуть ликование, кипящее в северном теле, которому внезапно отменили приговор к пятимесячной зиме (хотя его на самом деле всего лишь отсрочили на пару недель, но тело ничего не соображает и не предугадывает).

И со всем этим я оказалась на пороге лавочки с недвусмысленным ассортиментом и страшно обрадовалась, когда девушка за кассой крикнула с порога: «А ну пошла отсюда!»

– О, вы говорите по-русски, замечательно!

– Ой, простите, простите, это я не вам, кошке! Она целый день сюда лезет, извините!

– Ничего, я видела.

Я в самом деле заметила белую кошечку, которая зашла в дверь с естественным видом, не таясь и не смущаясь, будто точно знала, которая из баночек ей нужна. Даже завидно, я-то совсем растерялась в незнакомых марках. К счастью, девушка, несмотря на сомнительное приветствие, была любезна и нашла для меня что-то не слишком жирное и душистое.

А потом, потом город раскрывался, легко отдавал и недорого продавал свои радости, солнце, море и мельчайший, смертельно опасный для айфона и фотоаппарата песок, будто специально созданный для того, чтобы люди больше смотрели и видели, а не щёлкали бездумно камерами, не рассылали эсэмэсок и не обновляли статусов в социальных сетях.

И в каждой точке города, стоило повернуть голову, я замечала рыжий, белый, чёрный, серый или вовсе неопределённого цвета силуэт с напряжённым хвостом и внимательными ушами, надзирающий за миром, контролирующий пространство или абсолютно безразличный. Даже в кафе, где я по вечерам заказывала пирог take away, эмблемой была кошечка, точней, полкошки, лучшая её половина, с головой и передними лапками.

Казалось, они сопровождают каждое моё переживание на этой земле, хотя в момент принятия самого важного решения никого из них поблизости не было. Это случилось в пустыне, когда я стояла на романтическом обрыве и смотрела на Мёртвое море и лежащую за ним Иорданию. Пустыня была каменистой и золотой, море голубым, а тот берег розовым, и глядя на эту колористическую непристойность, я отчётливо поняла: «Хочу здесь зимовать». Не именно здесь, но в этой стране, в милосердный климатический период, когда нет жары. Определившись с желанием, я подумала, что нужно будет купить лотерейный билет – иного способа достать необходимые деньги я не знала.

Потом был Иерусалим, город абсолютного спокойствия. Хотя немного его опасаюсь за бесцеремонную манеру влезать в душу и там обосновываться так, что ты надолго, если не навсегда, остаёшься с чувством ложной родины, которая на самом же деле не твоя. За притягательность – даже в первый свой приезд я чувствовала, будто возвращаюсь к нему из дальних странствий, а теперь и вовсе нахожусь в связи, постоянно помня, что город этот существует. И за обесценивание целей, расщепление остро заточенных московских намерений, которыми я привыкла прошивать реальность насквозь, потому что иначе у нас, на моей настоящей родине, не выжить. И ещё за чувство безопасности: ведь оно не может быть подлинным здесь, в центре национальных, религиозных, территориальных и каких-то там ещё мордобоев. А поди ж ты, будто вечности до краёв налили, такая ровность сердца настаёт.

Правда, не сразу. Сначала, как дура, рыдаешь у Стены Плача – у чужих, не для тебя сложенных камней, не имея кровного повода обливать их слезами, не зная даже особого горя, омываешь половину жизни сначала горькой водой, потом солёной, потом сладкой, а в конце и вовсе пресной.

А дальше нужно к себе, в храм Гроба Господня. Какое может быть «к себе» для атеистов и грешников? А вот такое.

На меня там нападает неудержимая газированная радость, и нет в ней никаких посторонних примесей: ни иронии, например, которую вызывает слишком затоптанное пафосное место, ни тревоги, ни религиозного экстаза. Просто радость, сердечное веселье неизвестной природы, расслабляющее скрученные жгутами нервы.

И где-то после всего этого – покой. В этот раз он наступил на горе Сион: я с любопытством осматривала предположительное место Тайной Вечери, когда ко мне на колени забралась хрупкая рыжая кошка, спрятала нос в рукав моего плаща и замурлыкала.

Здесь простое русское понятие «экспириенс» обозначают словом «хавайя» – впечатление, переживание, опыт и ещё что-то. Так вот, это было оно, яркое и утешительное событие: белые стены, каменная скамья и живая рыжая душа в бессмертном месте.

Возможно, поэтому я, гуляя по городу, была чуть внимательней, чем обычно, и заметила на стене меловой рисунок – та самая полукошка, начертанная одной лёгкой линией. На следующем повороте я снова её увидела, и потом бездумно шла от картинки до картинки, пока не оказалась возле двери кафе.

– Привет-привет, – сказал мальчик в чёрном фартуке.

У меня нет нашей распространённой амбиции выглядеть «нерусской» за границей – наоборот, я всегда радуюсь, когда со мной разговаривают на понятном языке, и собственная национальная принадлежность не вызывает смущения, «мой папа из Рязани» обычно говорю я, делая упор на чуть вульгарную открытую «я». Куда же деваться, если так оно и есть.

И в этот раз стало приятно, что не надо обходиться обычным туристическим набором «инглиш меню плиз, дабл эспрессо энд каррот кейк, спасибо», а можно по-человечески.

Мальчик, впрочем, повёл себя странно. «Погоди, я сейчас, – сказал он, развязал фартук и начал гасить лампы над стойкой, – быстро закроюсь, и уходим».

– Вы точно меня ни с кем не путаете?

Он сделал кислое лицо, перестал суетиться и с нарочитой усталостью осел на высокий барный стул.

– Хорошо, давай пойдём обычным путём. Как вас зовут, давно ли вы приехали, хотите, я покажу вам город, может, на «ты», меня зовут Шахор…