– Салам тебе, Хамза, – поприветствовал я его.

Один из бандитов, сопровождавших меня, пихнул меня по почкам, но не сильно, для порядка скорее.

– Молчи кяфир. Говорить будешь, когда спросит амир.

Осмелели. Почувствовали себя дома. Они все смелеют, когда находятся среди своих. В одиночку смелых очень мало, и это еще одно отличие горцев от русских. У нас решение как жить и как умирать каждый принимает сам для себя.

Хамза сидел на корточках, рассматривая меня своими колючими, с желтинкой глазами. Потом встал и подошел ко мне. Он был ниже меня на голову, передвигался плавно, как рысь. Я знал, что он в свое время серьезно занимался боевыми искусствами, имел черный пояс в каратэ и еще в каких-то там искусствах, даже участвовал в боях без правил. В Москве. Именно после Москвы он и поднялся – сразу как вернулся.

– Как твое имя?

– Я Искандер.

– А на русском?

– Александр.

– Как умер мой брат? – спросил Хамза.

– От пули.

– Ты был рядом с моим братом, когда он умер?

– Нет. Он умер в больнице. Меня рядом с ним не было.

– Ты видел, кто его убил?

– Плохо. Он был в капюшоне и очках. Это видно на видео.

– Тогда зачем оставлять тебя в живых?

– Я плохо видел, кто в него стрелял. Но я хорошо видел, кто за ним гнался.

– Говори.

– Один приметный. Лет сорок, даже больше, наверное. Коренастый, ростом с тебя, голова с проседью. У него борода приметная – черная, а посреди белая полоска. Знаешь его?

Ахмед помертвел лицом.

– Еще кого видел, говори.

– Еще один. Ростом выше первого, от тридцати до сорока, во всяком случае, младше первого. Вытянутое лицо, бородка, как у муджахеда, усов нет… и он с виду как пришибленный. Не знаю почему, но так кажется.

– А… гады… я их маму делал.

– Кто это, Ахмед?

Он отошел от меня, стал ходить по узенькому, наклонному каменному дворику, быстро и нервно, как зверь в клетке. Потом махнул рукой.

– Забираем его. Поедет с нами…

Беспилотник последовал за нами. По крайней мере, я на это надеюсь…

Хитиатли, мертвое село ниже Цумады…

Южный фронт Дагестанского вилайета Имарата Кавказ.

Джихад.

Здесь, в горах, очень много мертвых сел, люди покидали дома, в которых жили, и начинали строить новые после какого-либо стихийного бедствия, например, потопа или эпидемии. Но так как дома, построенные пятьсот лет назад, и дома, чье строительство закончилось только вчера, здесь несильно отличаются друг от друга, то и кажется, что село живое, что оно покинуто только вчера. И только заросли какой-то травы, прорастающей на крышах домов, говорят о том, что селение покинули давно…

В Цумаду мы въехали тремя машинами. «Нива», «уазик» – буханка с медицинским крестом и старый «Мицубиси Паджеро».

Машины остановили, не въезжая в село – даже «УАЗ» вряд ли мог пробраться по местным улочкам – узким, извилистым, похожим на русла рек, они были сделаны так для того, чтобы в дождь лучше спускалась вниз вода и не было селей. Это место так далеко от побережья, что сюда, наверное, даже российский спецназ забредал очень редко, а что уж говорить об участковом, который мог здесь выжить, только работая на обе стороны. Но Хамза все равно соблюдал осторожность. Вперед пошел не он, а те двое боевиков из головной «Нивы», которые и забирали меня из Дербента. Хамза остался сидеть на месте, а еще один боевик, вооруженный винтовкой «Вепрь» с оптическим прицелом, сноровисто выбрался из машины, подтянулся, и исчез на одной из крыш.

– Чего мы ждем, – спросил я.

– Малчи, да… – лениво бросил один их боевиков.

Хоть не было никакого приказа, но я заметил, как ко мне изменилось отношение. Подать сигнал тревоги? Нет, пока рано.

Вернулся один из боевиков, переговорил с Хамзой, тот, кстати, был в «буханке», а не в «Паджеро». Результата переговоров я не знал, но из машин начали вылезать боевики, оружие держали открыто. Приехали, значит…

Ствол автомата уткнулся мне в спину.

– Пошел…

– Что ты хочешь, Хамза…

Хамза, нервный, дерганый, как еще говорят, на гоне, ходил в промежутке между домами, в котором под прицелом автомата держали меня. Его пальцы постоянно находились в движении, они то мяли что-то невидимое, то играли какие-то гаммы.

– Заткнись…

– Малчи, да… – подкрепил слова амира боевик на охране, лениво пихнув меня ногой.

– Сдать меня хочешь? Этим уродам с той стороны границы? И тем самым вымолить себе прощение?

…

– Хамза…

…

– А как же честь? Я твоего брата спас от смерти, вез до больнички. А ты меня сейчас сдашь? Это так в горах благодарят?

Хамза дико смотрел на меня, а потом ударил со всей силы кулаком по каменной кладке кошары и глухо и обреченно то ли завыл, то ли застонал, как волк…

Смотреть на это было страшно даже мне…

Безумие прервал вызов рации. Хамза моментально прекратил истерику, дотянулся до рации. Неужели так играет?

– У. У[26]… – сказал он по-аварски. – Бегъула[27]. Бегъула.

И, уже обращаясь к моему охраннику, сказал:

– Давай туда.

Охранник пихнул меня ногой.

– Иди, да…

Мы зашли в один из домов… примерно четыре на шесть, каменная кладка, крыши нет, окна-бойницы… готовое оборонительное сооружение, только без крыши. Боевик показал мне мое место. Я пошел туда, сопровождаемый черным зрачком автоматного ствола.

Тем временем у Хамзы зазвонил телефон, он снял его и начал быстро говорить на аварском, так быстро, что я не успевал понимать, о чем речь. Проскакивали отдельные слова… кажется, он говорил о каком-то хараме и не доверял собеседнику. Потом подала сигнал вызова рация, Хамза выслушал рацию и снова заговорил в телефон, уже более резким, обвиняющим тоном. Потом трижды тоном отработала рация, и неподалеку прогремела автоматная очередь…

– Балагъе ха гъелда![28] – выкрикнул Хамза и исчез, нырнув в какую-то дыру в стене. Очевидно, здесь все было готово для обороны.

Похоже, приехали. Едва слышные хлопки – это снайперка триста восьмого калибра, глушеная, «Ремингтон-700» или что-то в этом роде. Да нет, не Рем – полуавтомат, судя по темпу. Отрывистый, похожий на хлопок кнута щелчок – это мосинка, глухой грохот – это «калашниковы». И скорее всего, снайпер не один работает, просто я не слышу чего-то. Скорее всего, еще есть несколько стволов, тоже глушеных, просто не слышно.