– Ребекка, – говорит она. – Да?

Я пересаживаюсь поближе к ней. На лице Сэм я замечаю следы прошлого: я помню, как она выглядит, когда смеется. Когда плачет. Когда спит. Я помню, что во сне ее лицо становится спокойным и безмятежным, словно у ребенка.

– Откуда ты знаешь, как ее зовут?

– Мы встречались с нею несколько месяцев назад, на тусовке. Она была там и пыталась продавать наркотики. Я не знала, как ее зовут, до вчерашнего дня.

– Кто тебе сказал ее имя?

– Ты же знаешь, что я не могу тебе ответить. Одно то, что ты просто тут сидишь, уже риск для меня.

Угрозы от некоторых клиентов салона стали звучать, когда стало известно, что Сэм Фальк встречается с полицейским. Однако это привело к тому, что сюда стали заходить те, кто раньше посещал другие салоны. Когда все успокоилось, доходы Сэм практически вернулись на старый уровень. Затем мы расстались, и я не имею понятия, что тут происходило. Знаю только, что иногда ей все еще приходится выслушивать неприятные вещи.

– Она умерла в моем доме, Сэм, – говорю я, глядя на нее.

– Я знаю.

– Она встречалась с Мирославом Джукичем. Тебе это имя не знакомо?

Сэм удивленно приподнимает брови.

– Они были вместе? Я думала, что он умер.

– Умер. Но ты знаешь, чем он занимался при жизни?

– Не очень. Отброс общества из Ношборга.

– Феликс полагает, что Ребекка, может быть, жила у кого-то из его друзей.

– Я с такими людьми больше не общаюсь.

Я согласно киваю, хотя это вранье.

– Можешь еще что-нибудь рассказать о Ребекке? Что угодно?

Сэм закусывает нижнюю губу. Раньше, когда она так делала, я смотрел на нее, не отрываясь. Замечая мою реакцию, она резко перестает.

– Ты знаешь, где она жила? – спрашиваю я.

– Нет. Только то, что она не жила в «Чапмансгордене».

– Откуда ты знаешь?

– У меня была клиентка пару месяцев назад, которая иногда проводила там ночи, если ее парень вел себя агрессивно. Она рассказывала, что в этом приюте никто не может жить – не та атмосфера. Можно переночевать, поесть, получить еду, но только не назвать это место домом.

Я чешу щеку. Обычно я так делаю, когда думаю. Ну, по крайней мере, Сэм однажды это сказала.

– Тут что-то не сходится, только я никак не могу понять, что именно.

Я рассказываю все, что знаю о Ребекке Саломонссон: о том, как нелогична ее смерть и насколько профессионально действовал преступник.

– Если верить Феликсу, – произносит Сэм, когда я замолкаю, – никто не желал ей смерти?

– По крайней мере, он так сказал. Конечно, он выгораживал себя – мол, что он не может знать всего.

– А ты не думал о… – Сэм обрывает себя.

Она снова закусывает губу. Я стараюсь не смотреть на нее.

– О чем?

– Не уверена, что это как-то с нею связано.

– О чем ты говоришь?

– Тут скорее дело не в человеке, а в месте.

– Ты имеешь в виду «Чапмансгорден»?

– В этом городе так много вариантов ночлега, как на улице, так и под крышей… Переулки, парки, наркопритоны, подвалы. Люди типа Ребекки обычно приходят именно в такие места. Если мы говорим сейчас о ней, то почему бы убийце не расправиться с нею в одном из них? Почему именно «Чапмансгорден», приют, где риск быть пойманным намного выше?

– Преступник, наверное, спешил, – говорю я. – Ее, скорее всего, выслеживали.

– И человек, зная это, просто приходит и ложится спать?

Я отрицательно мотаю головой.

– Конечно, нет, особенно если речь идет о таком открытом месте, как «Чапмансгорден». Куда может зайти кто угодно.

Вопрос, наверное, не в том, почему она умерла. Вопрос в том, почему она умерла в «Чапмансгордене»? Или, вообще, почему кто-то умер именно в этом приюте. Что-то зашевелилось в темных уголках моего сознания. Я знаю это чувство: проблема еще не решена, вопрос не получил ответа, но дело сдвинулось с мертвой точки. Это то, над чем нужно поразмыслить, направление, в котором необходимо работать. Работать – вот слово, о котором я думаю. Эти мысли приятны.

Дверь в тату-салон открывается, и входит женщина средних лет.

– Я получила подарок на сорокалетие, – говорит она, слегка неуверенно.

– Китайский дракон, если я правильно помню, – произносит Сэм.

– Ну да.

– Может, начнем с чего-нибудь поменьше?

Женщина благодарно улыбается.

– Одну секунду, пожалуйста, – говорит Сэм и оборачивается ко мне. – Ничего нового о Готланде?

– В смысле?

– Я просто спросила.

– Где-то в середине июля я перестал пытаться выяснить, что случилось. Никто не знает, почему в ящиках оказались игрушки. Непонятно, что вообще там случилось. Пропавший джип… Все очень запутанно. Насколько я знаю, конечно. Они действительно не имели намерения посадить меня.

Сэм удивленно приподнимает брови.

– А зачем им это было нужно?

– Без понятия.

– Звучит не очень правдоподобно.

– Я знаю.

– А ты сам? – спрашивает она.

– Что я сам?

– Как у тебя самого дела?

– Меня восстанавливают в должности после годичного перерыва.

– Это не быстрый процесс.

– Да.

Кажется, что она сочувствует, но в ее взгляде присутствует еще что-то немного грустное.

– Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Нет, – отвечаю я. – Но я бы мог, если б захотел.

Я пытаюсь не ранить ее чувства, но, когда вижу на ее лице угрызения совести, мне кажется, что мои слова справедливы.

– Я понимаю, – говорит она.

– Ты счастлива? – задаю я вопрос. – С ним?

– Да, счастлива. – Сэм встает с дивана. – Уходи отсюда. Мне нужно работать.

Мне трудно понять, о чем она думает. И тут кто-то звонит мне с неопределенного номера. Я вспоминаю о загадочных сообщениях, и, предполагая, что это тот самый незнакомец, нажимаю клавишу вызова.

– Лео.

– Ты срочно нужен мне в Доме.

Бирк. Черт. Сэм с вопросом в глазах поворачивается лицом к настенным часам. Она скрестила руки под грудью, заставив футболку натянуться.

– Я же в отпуске.

– Ты отстранен. Но появились новые обстоятельства, и нам нужно снова тебя допросить.

– Какие обстоятельства?