Саша де Галатц не принимал участия в общей беседе. Он хранил молчание. Он и в самом деле наводил тоску на окружавших. Молодые люди надеялись, что он скоро уйдет. Но закончился обед, ушел Лулу, опустели рюмки, отзвучали все пластинки, а Галатц не двигался с места, молча напиваясь в кругу шумной компании.

Наконец все разошлись, и он остался с глазу на глаз с Реми.

Вот тут-то он и заговорил.

Он подошел к радиоле, на которой Реми, чтобы избежать гнетущей тишины, менял пластинки. Неожиданно наступили покой и тишина. Шум проезжавшего внизу автобуса, казалось, доносился откуда-то издалека.

Галатц говорил небрежной скороговоркой, проглатывая слова. Он много выпил. Временами его голос становился хриплым, его охватывал нервный тик, и у него подергивалась рука, что свидетельствовало о нервном расстройстве и выдавало скрытую внутреннюю тревогу.

– Дорогой мой, – обратился он к Реми, – представьте себе, что мне очень хочется работать. Не верите?

Ну да! Праздность стала мне невмоготу. А если я скажу, что часто вам завидую, несмотря на всю вашу занятость? А что вы хотите? В наше время доходы уже не могут называться доходами. Мне надо немного подумать о будущем. Я вас очень уважаю и хотел бы с вами об этом поговорить. Пристройте меня куда-нибудь.

За прошедшие два года, в течение которых ему пришлось самостоятельно пробиваться в люди, Реми хорошо узнал жизнь. Он не представлял себе, на какую оплачиваемую работу мог рассчитывать его гость. Не любивший лукавить и одновременно не особенно заботившийся о том, чтобы кого-то впустую обнадеживать, он выложил Саше все, что знал о трудностях, которые того подстерегали, и о невозможности быстро найти приличное место.

– Знаете, – сказал он Саше, – не стройте больших иллюзий. Это не так-то просто. Впрочем, вы сами почувствовали бы себя неважно, если завтра вам пришлось бы просидеть за служебным столом четыре часа до обеда и четыре после.

– О нет, – ответил Саша, – речь не о том, я сейчас вам поясню, мой друг. Это верно, что в офисе от меня не будет большого проку. Мне нужна особая сфера деятельности, связанная с литературой или театром. Я представляю ее так: совершать поездки по заказам музеев, быть помощником у известного писателя, заниматься поиском неизвестных талантов, новых художников. Если бы работа была связана с обработкой каких-то документов или ведением переписки, то, конечно, мне бы хотелось заниматься ею дома. У меня такая уютная квартира! Вы знаете, я могу устраивать приемы. У меня есть опыт.

Реми слушал его с удивлением. Ему было трудно представить этого человека за каким бы то ни было занятием, даже в той роли, в какой он хотел себя попробовать. Однако, когда он вспомнил историю жизни Саши де Галатца, ему многое стало понятным.

Карьера Галатца началась в Динарде незадолго до перемирия одиннадцатого ноября: на пляже, где он загорал во время отпуска, его заметила баронесса Мелон, бывшая проститутка, вышедшая замуж за болеющего подагрой старика. С ее помощью он демобилизовался; она приблизила его к себе и представила своему кругу. Восемь лет спустя, набравшись опыта, присвоив себе титул маркиза, он женился на молодой американке еврейского происхождения, отец которой владел крупными магазинами. И отправился за ней в Штаты. Там он приглянулся одной голливудской актрисе, развелся с женой, женился на актрисе и оставался в браке до тех пор, пока неудачливая женщина за четыре года упорной работы не растратила весь свой небольшой талант и не оказалась без средств к существованию, без контракта, без будущего и без мужа. После еще некоторых превратностей судьбы, отказавшись от сомнительного титула, Галатц встретил принцессу Бамбергефульд. Решив взять ее приступом, он преследовал принцессу повсюду. Наконец она сдалась, но из-за связи с ним была отвергнута своей императорской семьей. Его видели с ней в Индии, в Кейптауне, в Шотландии, на Гавайях. Со временем он ей надоел. Галатц считал ее женщиной слишком вольного поведения, без предрассудков и комплексов, рабой своих желаний. Вскоре она перестала довольствоваться только одним любовником. Однако он не захотел мириться с присутствием соперников, находившихся так же, как и он, на содержании принцессы. Ему казалось, что он должен бороться за свое место под солнцем; в результате из Каира его выдворили вон, как простого лакея. В благодарность за службу его выпустили с подаренными раньше драгоценностями, чеком на пятьсот тысяч и обратным билетом до Парижа.

Реми, не любивший скрывать своих мыслей, произнес:

– Понимаете, с учетом того образа жизни, который вы до сих пор вели…

Но едва он произнес эти слова, как увидел, что его собеседник изменился в лице. И тут же, по мере того как с лица Галатца сходила маска самовлюбленного самца, он на глазах постарел лет на двадцать. Снова наступила тишина. Реми подошел к радиоле. Прослушав семь, восемь, девять пластинок, Галатц попросил налить ему виски. После четырех рюмок, выпитых вслед за множеством бокалов вина и ликеров, он захмелел.

– Да! – запальчиво воскликнул он.– Вы думаете, что это легко! В былые времена мужчины нравились по крайней мере до пятидесяти лет. А теперь возраст не уважают. Сорок лет – и все! А порой и намного раньше. Вас выбрасывают, словно использованную вещь. Они считают, что вы ни на что не годитесь, потому что не можете заниматься с ними любовью так часто, как они этого хотят. В конце концов, ведь жизнь состоит не только из этого!

В его голосе звучали фальшивые нотки. И, произнося вульгарные слова, он, казалось, не верил в то, что говорил. Он ломал комедию перед собой и Реми. Возможно, ему становилось от этого легче.

Он произнес длинную речь, сумбурную и жалкую, где высказанные банальности чередовались с притворством. Однако под гримасой фальши проступали искренние претензии к жизни и глубокие сожаления. В хаосе его рассуждений можно было различить тревогу старого прожигателя жизни. В своей страстной обвинительной речи он поносил женщин, единственных виновниц его теперешнего шаткого положения. Он обрушил на них свой гнев за то, что они не признавали истинных наслаждений, которые дает дружба, приятная беседа, чтение, а только думали о том, как бы заняться любовью, а после тут же снова готовились к ней. Они не оценили его незаурядных личных качеств, чувствительности, высокого интеллекта. Ведь, положа руку на сердце, он может признаться, что был способен на многое в жизни. А эти распутницы полагают, что им все дозволено в этой жизни благодаря деньгам, которые они имеют и которыми распоряжаются по собственной прихоти.

Реми слушал, не перебивая ни словом, ни жестом. Между собой и Галатцем, постаревшим любителем женщин, жившим за их счет, который накачался алкоголем и захлебывался от обиды, ему вдруг померещилось восковое лицо Агатушки. Заканчивая свой рассказ о завсегдатае модных клубов, разорившемся из-за наездницы, она сказала: «Я говорю тебе о прошлом». Наглядным примером тому мог служить Галатц, чьи деньги перекочевали в карманы женщин; возможно, здесь возымел действие закон круговорота воды в природе, потому что у предыдущих поколений бытовал миф о том, что мужчины разорялись из-за женщин, и вот теперь богатство скопилось в руках женщин. И все, что раньше считалось привилегией мужчин: собственность, творческая мысль, работа, финансы, власть – все, что мужчины раньше бросали к ногам женщин, перешло к ним, и, как сказал Пекер, женщины в свою очередь спускали все на любовников.