— Почему вам удалось то, чего обычно не бывает? Как бы вы иначе могли назвать этот невероятный случай?

— Нам удалось сохранить надежду. Спасатель, еще подавленный случившимся, верил, что он может что-нибудь услышать; это как кредит на счету надежды.

— Что вы называете надеждой?

— Недоверие.

— Недоверие чему?

— Недоверие вероятности.

— К тому моменту вы провели 54 часа безнадежных работ. Не ослабла ли за это время ваша надежда? Вы человек опытный.

— В том-то все и дело: я не допускаю никаких особенных мыслей.

— Странно.

— Да. Это дело опыта.

Мы обсуждали это неделями. У Береники всегда была сильная воля, и я был под ее влиянием. Герта, моя жена, поначалу возражала. Но не было и искорки надежды. Правда, жизнь слепой была бы для Береники не хуже, чем жизнь пожизненно заключенного в одной из тех супертюрем, которые теперь строят в США, или чем жизнь Гомера в его последние годы. Вовлеченные в беседы, мы не видели этой стороны дела.

В воскресенье около 22 часов Береника легла на свою кровать. Я связал ей веревкой руки и ноги. Она высокая, стройная девушка 22 лет. Известно, что человек отчаянно сопротивляется удушению. Герта и я заклеили ей, как и было решено, рот и нос клейкой лентой. Мы присели к ней на кровать. Мгновение она была спокойна. После этого отчаянные попытки двинуться, покраснение лица. Так продолжалось около двух минут. Она стала недвижима. Я стал щупать ее пульс.

Хотя мы и были подготовлены, меня вдруг словно дернуло (совсем как на наших глазах нашу дочь за несколько десятков секунд до того). Я сорвал ленту с ее рта и носа. Герта пыталась меня остановить. Она сказала: слепая дочь с поврежденным мозгом была бы настоящей находкой. Она напомнила мне, о чем мы договорились, в чем втроем поклялись друг другу. Ножом я разрезал веревки. Руки и ноги были неподвижны. Я позвонил в «скорую».

Мы договорились обо всех деталях. Никогда в жизни мы не подходили к делу так серьезно, как в эти дни. Но что будет после, что нам делать с мертвой дочерью, об этом речи не было. Сказать домашнему врачу, что это было самоубийство, или «естественная смерть»? Не знаю. И Герта тоже. Был ли звонок в «скорую» ошибкой? После мы не могли воссоздать ход событий. Врач констатировал смерть, собрался выписать свидетельство, но засомневался. Не было внешних признаков, указывающих на агонию. Мы стали ждать полицию.

Я бы назвал Беренику «светящимся существом». После рождения, с перерезанной пуповиной, она лежала рядом с постелью Герты и смотрела на нас. Мы оба верили: это дитя происходит с другого светила. Я и сегодня в это верю. Возможно, я как инженер не должен был бы такое предполагать, поскольку не ясно, как подобный «свет жизни» мог бы быть доставлен на Землю (с одного из спутников Урана? С одной из соседних звезд? Из параллельного мира? Из туннеля времени?). В нашем разуме есть участки, не поддающиеся прояснению. На этой связи со светом и было основано влияние Береники, заманившее нас в эту ловушку.

Прокурор был любезен. Он сказал, что можно рассчитывать на снисхождение суда, поскольку «распределение вины» между мной и женой не поддается «окончательному» выяснению, остается в общем-то делом туманным, к тому же мой неожиданный импульс сорвать ленту близок к определению «попытки отказаться от содеянного, однако с неудовлетворительным исходом».

Я ничего на это не сказал, потому что меня волнует совсем иная проблема. Хотя я все еще ясно ощущаю звездное происхождение нашей дочери, я совершенно не могу поверить в то, что она могла бы выжить на другом светиле или где-нибудь высоко в горах на нашей голубой планете. Это предположение во мне угасло. Герта подтвердила это ощущение. Поэтому мы оба больше не желаем жить, однако не в состоянии собраться с силами, чтобы прикончить себя, как мы прикончили свою дочь. Чары многонедельных бесед втроем исчезли. Так что тюрьма была для нас, пожалуй, подходящим местом, поскольку мы были не в состоянии принимать самостоятельные решения.

Всю зиму Береника была в клинике. Потом были наши беседы, потом ее смерть. Нам нет пути ни вперед, ни назад. От терапевта, который пытался с нами работать, мы отказались.

Между сегодняшними республиками Киргизия и Таджикистан есть окруженная высокими горами узкая полоска земли, не нанесенная на карты 1917 года и не замеченная позднейшими властями. При распаде Советского Союза она осталась ничейной. Там находится православный монастырь, позднее внезапно покинутый. Остался один-единственный монах, чтобы следить за зданием и продолжать труды.

На протяжении нескольких веков монастырю было поручено следить за церковными календарными датами, то есть вести летопись. Одинокий монах, оставленный для присмотра, забытый, недолго оставался один. Благодаря интернету он связан с ученой братией по всему миру, будь то православные чины или люди светской науки. Мусульманское окружение, о котором мы чуть было не забыли, его не смущает.

Последние эпохи брат Андрей Битов делит следующим образом:

от Вестфальского мира 1648 до 1789 года 1 век от 1793 до 1815 года 1 век от 1815 до 1870–1871 годов 1 век от 1871 до 1918 года 1 век от 1918 до 1989 года 1 век итого 341 год по содержанию равен 500 годам.

Затем следует сегодняшнее время.

Дополнительные годы, необходимые при пересчете хронологии Нового времени, Битов получает — полностью сходясь в этом с доктором философии Херибертом Иллигом — путем критической переработки средневековой хронологии. Там наличествуют вымышленные периоды, — например, отсутствует какое-либо подтверждение существования Карла Великого. Отрезок примерно в 300 лет вообще не существует. Так Битов без проблем доходит до смены летосчисления при рождении Христа, что требуется ему для синхронизации монастырских летописей.

В академических кругах США брат Битов получил известность как изобретатель СГУЩЕНИЯ ВРЕМЕНИ. Качественное обозначение «век» обладает морфической структурой, то есть заставляет годы вращаться вокруг центра по круговым или эллиптическим орбитам. Их измерение днями, годами произвольно. Так, три года Великой французской революции обладают, по мнению Битова, «аномальной структурой». По этой причине они образуют «особый век». Это ПРАВО ВРЕМЕНИ НА САМООПРЕДЕЛЕНИЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПРИЗНАНО ТАК ЖЕ, КАК ПРАВО НАРОДОВ НА САМООПРЕДЕЛЕНИЕ.